Лукерьины воспоминания нарушил тихий плач. Лягушка выглянула в окно, месяц освещал всё вокруг: и болото, и, казалось, весь мир. Лукерья даже подтянулась ближе к стеклу – разглядеть кто же там плачет. Под окном лягушачьей кочки стояла низкорослая сосенка. На ней сидела белочка и тихо плакала. Лукерья заёрзала на подушках, приоткрыла окно.
– Да ты что, милушка, плачешь то в ночи? – спросила Лукерья.
– Заблудилась я немного – ответила белочка.
– Иди в дом, завтра дорогу домой найдешь. Иди, иди – звала Лукерья.
Белочка неуверенно потянулась к Лукерьиной кочке.
– Дуня, откинь крючок на двери – закричала Лукерья сороке на кухню.
– А…Ась? – Дуня со сна ничего не поняла и не расслышала.
– Двери открой, белочка у нас ночевать будет – отозвалась Лукерья.
Старая лягушка слышала, как сорока открывала двери, как они с белкой переговаривались. Белочка села на табурет рядом с Лукерьей. Дуня пошла кипятить самовар.
– Ну давай знакомиться, белочка. Я бабка Лукерья. С Дуняшей моей познакомилась – заговорила Лукерья. – Тебя как звать – величать?
– Горошина я – заговорила белочка.
– Не болотная, не наша смотрю…
– Я с реки – пробормотала белочка.
Из болота Ягодное брала своё начало река Вотчица. Истоки ее трудно было назвать рекой. Река была шириной с ручей, бежала без явного течения, образовывала на несколько километров параллельные зигзаги и имела топкие берега. Речка только зарождалась, неуверенно убегая от матушки – болота. Наверное, река ещё не совсем понимала своего нового естества – реки!, а не стоячего болота.
Ниже по течению река набирала силу – была красива, горделива и шумна. Но про такую Вотчицу никто из жителей болота и речного приболота не знали, не видели, только слышали.
Все жители приболотной Вотчицы называли себя горделиво – речными. А жители болота упорно речных называли – приболотными. Когда – то из-за этого разгорелся конфликт. Речные жители даже повалили дерево на смыкание болота и реки. Но граница была условной. Дерево уже давно сгнило в воде. А болотные и речные жители так же крепко дружили друг с другом, как до сваленного дерева, так и после. Но речные жители, по-прежнему, не хотели признавать себя приболотными.
– Что-то я тебя не знаю! Ты не с самой ли Вотчицы? – спросила лягушка.
Вотчицей называли реку где – то – далеко вниз по течению.
– Нет, нет, я с приболота. А про тебя, бабушка, я слышала – ответила Горошина.
– Ну так меня кто только не знает – отмахнулась Лукерья. – Ты как здесь оказалась, месяц то какой сегодня и заплутать трудно.
– Да, ты права, бабушка…Меня выгнали из дома. Мы ходили с ежом Макаркой помогать зайчихе. Не было нас сутки. Пришла я домой, а там кукша моё гнездо заняла. Говорит, надо было замком запирать жилище, а без замка – заброшенное гнездо числится. И не пустила меня домой. Я вот и плачу, скитаюсь хожу, не поняла, как и на болоте оказалась – ответила Горошина.
Дуня, принесла тем временем чай, заохала, запричитала.
– Дуня, что ты, успокойся! Утром что-нибудь придумаем – сказала Лукерья.
– А тут и придумывать нечего, к Миропии нужно. Она разберется – сказала Дуня.
– Ладно, ладно, всё завтра – успокаивала Дуню Лукерья.
– А что же ты к Макарке не пошла? – спросила Дуня.
– У него семейство большое. Иной раз спит и пятки торчат из норки, так у них тесно – ответила Горошина.
– Всё – спать. Все разговоры с утра! – скомандовала Лукерья.
Лягушка откинулась на подушки в своей постели, белочке постелили на лавке в гостиной, Дуня же легла на печь в кухне. Все, в уютной и просторной кочке-домике, заснули. А месяц всё также ярко светил над всем болотом.
2
Утром в лягушечьем домике за большим столом с голубой скатертью сидели: сама хозяйка, сорока Дуня, белочка Горошина, ёж Макарка и маленькая молчаливая утка – луток. Ёж и луток узнали про беду Горошины и поспешили её разыскать. Пили чай и решали, что делать Горошине. Дуня склонялась, что нужно обратится к сове Миропии. Ёж звал к себе на постой. Луток молча кивал.
– Горошина, живи у меня! Места у меня много, мне веселее – говорила Лукерья.
Вдруг, где – то, совсем рядом, снаружи домика послышались шаги и шелест травы. Лукерьина кочка будто бы закачалась. Луток залез под стол. Еж молча моргал, а Дуня прижалась к Горошине.
– Да это никак – кум мой пожаловал! – обрадовалась лягушка.
Огромный лось стоял у лягушечьей кочки, мерно пожевывая траву. Больную поднесли к открытому окну. Сорока и еж залезли на крышу домика. Горошина и луток пристроились к Лукерье у окна.
– Здорово, дорогой ты