И отодвинулась. В машине и без того было жарко. А тут еще горячий Грибов наседает.
– Почему с мамой? У нее квартира есть. Она почти все время там.
– Почти, но не всегда.
Гриб задумался, покусывая губы. Смотров, слышавший их привычный треп от слова до слова, смотрел на них со смесью тоски и зависти. Он точно не мог себе позволить так вот беззаботно болтать. И безбашенно мечтать. У него обязательства!
– Ну, бывает, она там живет, когда грядки в огороде и все такое, – выпалил после паузы Грибов. – Но мы могли бы…
– Не могли бы, Гриб, – отодвинулась от него еще дальше на сиденье Настя. – Ты же знаешь, какая я.
– Какая? – вытаращился он. – Ты хорошая, Настя.
– И очень неуживчивая. Стану обижать твою мать. А ты будешь страдать. И мучиться. Правильно я говорю, товарищ майор? – обратила она свой взор на Смотрова.
– Да идите вы… – отмахнулся он от них беззлобно. – Подъезжаем. Сосредоточьтесь.
Тело шагнувшей с балкона Инги Мишиной выпало осматривать Насте.
В результате падения Мишина получила несовместимые с жизнью травмы – так констатировал эксперт. И еще добавил, что, на первый взгляд, никаких дополнительных повреждений не обнаружил. Тех самых, которые намекали бы на насильственный характер смерти.
– Никто ей руки не выкручивал. Не душил. В спину не бил. Сама прыгнула, господа полицейские. Засим откланиваюсь. Все остальное позже. – Эксперт подхватил свой чемодан, шагнул к машине. – Это я на предмет препаратов, которые могут обнаружиться в ее крови. На перилах балкона тоже никаких посторонних следов. Квартира была заперта изнутри. Слесарь дверь вскрывал. Так что, думаю, вам повезло. Рутины не будет…
Рутиной их эксперт Синяков Олег Иванович называл все на свете рабочие будни. Все, что не связано было с муками творчества, называлось им рутиной. Шептались, что, напившись, Синяков пытался петь партии Шаляпина. Соседи возмущенно стучали в стены и его дверь, ко-гда на Олега Ивановича накатывало вдохновение. На что он, конечно же, не реагировал, лишь принимался петь громче.
– Спасибо, Олег, – тепло поблагодарила его Настя.
Она, к слову, считала его совершенно безобидным и глубоко одиноким человеком. И очень ему сочувствовала.
– Пожалуйста, Настя, – улыбнулся он ей в ответ. – Жалко…
– Что именно?
– Девушку жалко. Красавицей какой была при жизни. Зачем было с ней расставаться?
– С мозгами, видимо, не дружила, – нахмурилась Настя.
Она не понимала и не принимала никаких мотивов для ухода из жизни. Уж как они с Долдоном корячились по выпавшей им на двоих судьбе, как им иногда было тяжело и безнадежно, но ни разу не мелькнула такая грешная мысль.
– Чего, Настюха, приуныла? – любил говаривать дед. – Мука закончилась, а и хрен с ней. Батон купим. И без блинов выживем. Яиц все равно нет. Какие блины без яиц? А в батоне все имеется. Он уже готовый.
Его бесхитростная теория выживания очень выручала Настю и впоследствии. Нет сейчас