Абхазия. Это моя земля. Киберпутеводитель. Иван Мордвинкин

ее где угодно. Ведь в мире столько других бухт и пляжей. Но он оставил ее именно здесь, у этого маяка, и, может быть, именно это до сих пор держало ее на плаву. Да, он сделал это, скорее всего, неосознанно, ну и пусть! Главное, что он сделал именно это – пришвартовал ее к утесу у подножия маяка. И если первую свою благодарность она бережно сохранила где-то в своем подсланевом пространстве и не могла поделиться ей со своим новым другом, то благодарность вторую она готова была с радостью объявить всем. Передать вместе с ветром и чайками к дальним мысам, пусть все знают! И коль человек смог бы внять ее думам, то пусть и он тоже знает! Хотя… человеку она призналась бы и в первом.

      Тем временем человек приближался, и нельзя было понять, что у него на уме. Маяк вдруг нахмурился и снова собрал камни вокруг лодки. Она заметила это. Человек подошел к ней, зайдя по колено в воду, и хотел уж было отвязать, но тут вдруг увидел, что она словно заперта неплотным кольцом камней, с частотой, достаточной для того, чтобы он смог подойти к ней, но недостаточной, чтобы сама лодка смогла из него выбраться. Он озадаченно убрал руку от привязи и обошел вокруг. Поставил руки в боки, потом почесал макушку, обошел еще раз. По всему его растерянному виду было ясно, что он в замешательстве. Отвяжи он ее, она все равно осталась бы на месте. Хотел ли он прокатиться напоследок, либо же хотел перешвартовать в другое место, никто уже не может знать наверняка. Но только ему ничего другого не оставалось, как оставить свои попытки. Он погладил ее борт и обескураженно побрел назад, изредка оглядываясь. Лодка смотрела ему вслед, и человек, он словно понимал это. Он словно понимал и другое в нависающей мрачности старого маяка. На пляже не было ни души, но бывший ее хозяин не мог отделаться от неприятного ощущения, что за ним пристально наблюдают. Он даже остановился и вгляделся в темноту фонарной башни – может, кто-то проник туда? Нет. Никого. Снова посмотрел на лодку в кругу камней. Пожал плечами, развернулся, побрел по отмели. И больше уже не оборачивался.

      – Не отпустил? – спросила она.

      – Не отпустил, – признался маяк.

      Они оба видели, как человек удаляется. Вот он подошел к нетерпеливо покачивающейся «Мечте», вот оседлал ее, поймал ветер и вышел из бухты. Маяк осторожно взглянул на лодку, пытаясь разгадать, что значил для нее этот визит, что занимает ее мысли в этот момент. Но она не отозвалась на его взгляд, и он счел, что сейчас самое лучшее – промолчать.

      Шло время.

      – А у тебя есть мечта? – спросила однажды лодка.

      – Мечта… – протянул маяк… – Наверное. Но я даже не знаю, мечта ли это.

      – Расскажи о ней. О своей мечте.

      Маяку было трудно сформулировать. Он всегда лишь думал об этом, но никогда не говорил, потому слова получались корявыми и нескладными.

      – Я всегда стою здесь, на этом утесе. Я познаю этот мир, не сходя с места. Я вывожу принципы существования себя