Я тоньше стал, однако, не умом,
Вдыхая книжный чад библиотеки;
Премудрость непреложная вовеки:
Родились дураками и помрём.
Над буквами напрасно горбил веки,
Куда приятней преуспеть в ином:
Салфетка – на коленях, морда – глянцем,
А Гегеля оставим гегельянцам!
К чему за силлогизмами плестись?
По словарю метаться бестолково?
Цилиндра взмахом – иллюзионист
Без часиков ручных оставит снова.
Зачем, когда любая наша мысль
Легко вместилась в два российских слова?
А логикою только растрясём
Ветхозаветный кладезь аксиом…
И чтобы смыть чахоточную пыль,
Которою кишели фолианты,
Я шёл в «Эльбрус» – в родимые пенаты,
И там за гуманистов водку пил.
Моим патроном некий Фауст был,
Сочувствовал, что я подался в Канты,
И приставала буйный – Дон Жуан,
Как собутыльник, завсегда желан!
Мария мною попросту вертела,
Как скрипкой, как смычком… В её руках
Своим своё не ощущалось тело;
Не бросила бы – постоянный страх.
Мария – имя светлое звенело
И надо мной, и – на моих губах!
И всё же, недоволен рабским чувством,
Любовь свою перемежал распутством.
Но как не появляется – скучал,
Как не придёт – опять не до измены.
Щемит сердечко, хоть зови врача.
На зеркало наткнусь: бескровен, тени…
Влюбиться угораздило хрыча?
А, впрочем, так всегда бывает с теми,
Кто возомнил, что превзошёл любовь;
Глядишь, уже тому пускают кровь.
Я начал понимать, что дело худо,
Что от неё, пожалуй, не уйти…
А в брак вступить, как завести верблюда —
Нелепо и смешно!.. Всегда – один,
И вдруг – вдвоём?.. Семья страшней, чем тундра:
Равнины безысходный карантин.
Однообразье. Вся-то радость – летом,
Когда она цветёт медовым цветом.
Упёрся и решил не уступать;
Решил всерьёз препятствовать сближенью
(Хомут – не галстук повязать на шею).
Ослабил волю – вновь за пядью пядь
Стал продвигаться прямо к пораженью…
Вдруг – остановка! Маши не видать?
Пришла – и обалдел, ушам не веря:
Она выходит замуж… за Андрея!
Прости мою беспомощность, искусство,
Кистей промашки, суетность пера…
Отдал сполна уже, но – пусто, пусто;
Закрасьте, пригласите маляра.
Начав – сегодня, завершал – вчера;
Как бы к истокам возвращалось устье.
Хотел реальность приковать к листам? —
В движении!.. Остановился – сам!
И доктор Фауст сам остановился,
Мгновенье не сумев остановить.
Князь Мефистофель, зол и сановит,
К наивному учёному явился.
Ртом ухмыляясь, унижаясь лысо
(Предполагалось, что уговорит!),
Сменял