– Как думаешь, Дин пошел в гараж? – спросила Слоан после того, как мы несколько минут провели в молчании, оставшись вдвоем. – Когда он расстроен, он обычно идет в гараж.
Дин не просто расстроен. Я не знала, через что ему пришлось пройти в детстве, но когда я спросила Дина, знал ли он, что его отец делал с теми женщинами, он ответил: «Сначала не знал».
– Дину нужно побыть одному, – сообщила я Слоан, объясняя ей на случай, если она не догадалась сама. – Некоторые предпочитают, чтобы их друзья были рядом, когда им тяжело, а другим нужно побыть в одиночестве. Когда Дин будет готов, он заговорит.
Произнося эти слова, я поняла, что не смогу просто сидеть, ничего не делая. Не смогу ждать. Мне нужно что-то сделать, – вот только я не знала что.
– С ним все будет в порядке? – спросила меня Слоан еле слышно.
Я не смогла соврать ей.
– Не знаю.
Глава 9
В итоге я пришла в библиотеку. Полки, которые занимали все стены от пола до потолка, хранили больше книг, чем я смогу прочесть за свою жизнь и даже за две. Я застыла в дверях. Мне здесь нужна не книга. Третья полка слева, вторая снизу. С трудом сглотнув, я подошла к нужной полке. Интервью двадцать восемь, двенадцатая папка.
Я заставила себя взять нужную папку. Это вторая попытка прочитать интервью двадцать восемь, при первой я остановилась, как только прочла фамилию его участника.
Лия права. Я не понимала в полной мере, через что прошел Дин, но хотела понять. Мне нужно понять, ведь, если бы в бездну падала я, Дин понял бы.
Я села на пол, положила папку на колени и открыла ее на странице, на которой бросила чтение несколько недель назад. Интервью с заключенным проводил Бриггс. Он попросил отца Дина подтвердить личность одной из жертв.
Реддинг: Ты задаешь мне неправильные вопросы, сынок. Дело не в том, кто они, дело в том, какие они.
Бриггс: И какие они?
Реддинг: Они мои.
Бриггс: Ты поэтому связывал их стяжками? Потому что они твои?
Реддинг: Ты хочешь, чтобы я сказал, будто связывал их, чтобы они не сбежали. Ваши модные фэбээровские психологи слюнями истекут, если услышат, как я рассказываю про всех женщин, которые меня бросили. Про мою мать и мать моего сына. Но вам вообще приходило в голову, что мне просто нравится, как выглядит кожа женщины, когда она пытается высвободиться из пластиковых стяжек? Может, мне просто нравится смотреть на белые линии на запястьях и лодыжках, нравится, как немеют их руки и ноги, как напрягаются их мышцы, как некоторые раздирают себе кожу до крови, а я сижу и смотрю… Можете представить это, агент Бриггс? Можете?
Бриггс: А клейма? Хочешь сказать, что это не знак собственности? Владеть ими, доминировать над ними, контролировать их – разве не в этом смысл?
Реддинг: Смысл? Кто говорит о смысле? В детстве ко мне относились с неприязнью. Учителя