– Это еще почему?
– Да так, ничего, – на бледном лице его с множеством некрасивых родинок проступили алые пятна, казалось, Леша вдруг сообразил, что выдал чужую тайну, а теперь Валя не узнает покоя, пока не выведает ее.
Она толкала его под локоть и выспрашивала, давила и давила, пока наконец он не признался:
– Да звонила она мне… Просила телефон дать… Артура из моего отдела. Приглянулся он ей, в общем. Так что ты, Сашка, можешь вздохнуть с облегчением.
– Как же так, Леш? – хохотнула Валя, и на полных щеках ее, обрамленных светло-русыми волосами, заиграли прелестные ямочки. – За что Паншояна так предательски сдал?
– Ничего-ничего! Пусть сходит на пару спектаклей, полюбуется сценой, измазанной испражнениями.
– Леха! – с укоризной воскликнула Валя, а затем разразилась таким заразительным хохотом, что даже я невольно засмеялся.
– Ну а что, не одним же нам страдать! Пришел его черед! – В шутку стал как будто оправдываться Леша.
– Да Артур с его бешеным темпераментом придушит Машку после первого же акта! – Сквозь хохот выкрикнула Валя.
– Будем надеяться на лучшее, – улыбаясь, ответил Леша. – Может, своей беспощадной критикой он просто опустит ее с небес на землю.
К их удивлению, весть эта никак не подействовала на меня: она не расстроила, не раздосадовала меня, будто я никогда не знал Маши и не имел к ней никакого отношения. Я лишь продолжал торопиться в метро, в уме подсчитывая, что если концерт будет длиться полтора часа, то я упущу Катю, а если же он продлится два с половиной часа, то уж точно прибуду до его завершения. Но это должен быть долгий концерт, ведь он проходил в Большом зале, твердил я про себя!
Как же раздражала меня в эти минуты толпа, и лица окружающих, самодовольные, счастливые, раскрасневшиеся от осознания собственной значимости, продвинутости, деятельности, вдруг показавшейся мне надуманной и стоящей намного меньше, чем все мы полагали. Неужели в жизнях этих людей не было других увлечений, кроме как медленно тянуться вдоль улиц после схода, неужели нужно было обязательно задерживать меня на пути к ней?
Наконец, спустя полчаса я прибыл в бледно-желтую консерваторию, по дороге раздобыв букет цветов. Вход в Большой зал своим особенно красивым строением с полукругом, зиждущемся на белых колоннах, и другим полукругом с полуколоннами, высившимся над первым полукругом, напоминал многослойный вход в храм, каждая черточка среди бесконечных черт которого устремлялась в недостижимые небеса. Неожиданно неподвластное разуму волнение объяло меня, всем телом я почувствовал странную дрожь и покалывание под кожей, будто тысячи крошечных иголок взялись во мне из ниоткуда и стали прорываться наружу.
Все, что следовало за моим появлением в консерватории: месяцы бесплодных ухаживаний и зыбких отношений, хождение по грани, взлеты и падения – теперь кажется призрачным сном, а тогда, много лет назад, это было наяву,