Ну ещё бы, подумал Пышонька, кому этой старой ведьме что-то рассказывать, когда она в глуши лесной живёт! Что там Евдокия сказала? Ехать за Гремучую, там ещё деревенька на пять дворов, так ещё дальше… он и не был в той стороне никогда! Да и погоды какие стоят – осень, слякотно и промозгло, так и чахотку с лихоманкой недолго подхватить!
– Сейчас велю Анфисе нам чайку справить! – засуетилась Евдокия, прекрасно зная привычки своего Савушки, – Я видала, она нонче ватрушки пекла!
Прошуршав юбками, Евдокия скрылась из комнаты, а Савелий свёл брови и покачивая ногой снова стал думать про то, что та ему сказала. Вот чего только бабы эти не придумают, когда доведётся им больше одной-то собраться! И где только узнали про чудийку эту…
Надо бы прикрикнуть строго на Евдокию, а Анфисе и вовсе «выдать на орехи», чтоб собируху не собирала, а в кухне шибче управлялась! Вон, давеча кулебяка сырая получилась, а той хоть бы хны! И в такую непогодь никуда он не поедет! Мало ему того, что на прииск этот мотаться приходиться… вон, третьёго дня одному там ногу придавило, всё Савелию забота! Чем ему эта чудийка может помочь, нешто она в приисках да артельных делах понимает?!
Это, конечно, так, а с другой стороны… Дело не идёт, одна за другой беды сыплются на несчастную Савельеву головушку! Батюшка вон как осердился на него, грозит наследства лишить, в службу отправить… А ещё…
Да, было здесь и «ещё». И это самое «ещё» было важнее всего остального, даже батюшкиного гнева и уплывающего наследства!
Лизонька Михайлина была младшей дочерью Гаврилы Терентьевича Михайлина, державшего небольшую кожевенную мануфактуру. Дела его шли превосходно, потому по улице он ходил с тростью, сверкавшей серебряным набалдашником. Шуба, подбитая дорогим собольим мехом, всегда была распахнута – отличался Гаврила Терентьевич недюжинным здоровьем!
Так вот… Лизонька была чудо как хороша собой! Савелий Пышнеев млел и терялся, словно юнец, не знал, куда девать руки, а речь его становилась невнятной и смешной… Лизонька смеялась, помахивая веером, прикрывала томно глаза, чем ещё сильнее ввергала Савелия в эту сладкую пучину.
Несколько раз Савелий порывался поговорить с отцом Лизоньки, обозначив свои самые серьёзные намерения, но… На правах старшего Гаврила Терентьевич начинал разговор, и сразу переходил к делу – что прииск работает хуже, чем мог бы, что ремонт механизмов нужно было начинать раньше и пренепременно звать иностранных мастеров, и что Савелию по молодости лет надобно советы мудрые слушать, да батюшку почитать, чтобы наконец в люди выйти… Савелий краснел, бледнел, и всё никак не решался прервать мануфактурщика, чьи дела неизменно шли в гору, состояние у Михайлина было немалое! Вот в один из таких разговоров, помнится, было это на приёме по случаю именин меховщика Воскресенского, тогда Гаврила Терентьевич, пребывая