Были и другие истории, когда отшельники через какое-то время начинали считать себя преуспевшими в духовной жизни. На этой почве в их душах вырастали обильные семена гордыни и самомнения, которые в итоге тоже низвергли бедняг в состояние глубокой духовной болезни. Так, например, мастер по имени Сиринах двести лет назад после десяти лет жизни в уединении, по своему мнению, достиг такого уровня просветления, что стал считать себя чуть ли не небожителем не от мира сего. Ему стали являться светлые крылатые существа, убеждавшие его, что он достиг такой высоты духа, что тело его уже тоже одухотворено и не притягивается к земле, а только к небу, к горним обителям, где ему самое место, и убеждали его прыгнуть с утеса, на котором он обитал, и убедиться в этом, продемонстрировав веру и твердость духа, что он в итоге и сделал, разбившись, конечно же, насмерть.
– Может и не было ничего, ты об этом не думал? Ни “бессмертного”, ни пророчества? – продолжал Мидх. – А только плод больного воображения, обострившегося в одиночестве? А Мунг нашел записи Ларэлла и пошел по его стопам.
– Если бы пророчество было плодом больного разума, то оно не начало бы сегодня сбываться, – серьезно ответил Ван Хорн, устремив на старейшину пронзительный взгляд. – Посмотри сам.
Они вышли из комнаты на просторную каменную террасу, с которой открывался захватывающий вид на горную долину. Ночное небо глубокого темно-синего цвета было усыпано россыпью бесчисленных звезд, протянувшихся в рукаве Ориона, а холодный свет полной луны подсвечивал очертания горных пиков. Темно-синяя порода горы Дахаро с серебристыми прожилками, сверкающими в лунном свете, в темноте будто сливалась со звездным небом, так что казалось, что земля и небо соединились воедино.
Мидх подошел к своему телескопу и навел его на участок, который указал Ван Хорн. Некоторое время он пристально всматривался в восточном направлении. Там виднелась маленькое черное пятно с длинным хвостом. Заметить его можно было только благодаря небольшому свечению вокруг, а также по тусклым всполохам