Когда они добрались до дома, Кайл удивленно присвистнул.
– Ничего себе! Нехилые руины…
– Это еще что! Сейчас увидишь, что там внутри, – сказала Фрэн. Она подвела их к черному входу и открыла двери. – Вы уж простите, тут темно. Электричество часто выходит из строя. Папа обычно приносит с собой фонарик. Хотите, я за ним сбегаю?
– У нас есть спички, – сказал Райан. – Оставайся здесь.
– Куб стоит в комнате справа. Смотрите, куда наступаете. У папы там целый лабиринт из старых газет и всякого барахла.
– Темно, будто в аду в полночь, – буркнул Кайл, пробираясь на ощупь по коридору. – Кажись, я у двери. По запаху – как раз то, что нужно. В общем, буду идти на запах. Тут же нет никаких ловушек, правда?
– Нет, сэр, – сказала Фрэн. – Иначе отец давно бы уже сам в них угодил.
– Тогда уж можно и осмотреться, – решил Райан. Единственным источником света служил горящий кончик его сигареты.
– Да, сэр, – сказала Фрэн.
– А сортира среди этого бардака нет?
– Третья дверь налево на втором этаже, – сказала Фрэн. – Ее трудно не заметить.
Она дождалась, пока он поднимется по лестнице, и снова выскользнула на улицу через черный вход, прислушиваясь, как Кайл неуклюже продвигается на середину комнаты Королевы. Интересно, что Королева подумает о Кайле? За Офелию она ни капли не волновалась. Офелия была приглашенной гостьей. Да и летние люди никогда не давали в обиду тех, кто о них заботится.
Когда она вышла, один из летних людей сидел на качелях на крыльце и затачивал острым ножом кончик палки.
– Добрый вечер, – сказала Фрэн, кивая.
Человек даже не взглянул на нее. Он был красив до рези в глазах – но не смотреть было невозможно. Вот так они тебя и ловят, подумала Фрэн. Как фонарем в глаза дикому зверю… Наконец она заставила себя отвернуться и сбежала вниз по ступенькам с такой скоростью, словно за ней гнался сам дьявол. На мгновение она все же остановилась и оглянулась. Он все еще сидел на крыльце и с улыбкой затачивал эту несчастную палку.
Добравшись до Нью-Йорка, Фрэн продала гитару. На то, что осталось от отцовских двухсот долларов, купила билет на «Грейхаунд» и пару бургеров на автовокзале. Гитара принесла еще шесть сотен, на них она приобрела билет до Парижа, где познакомилась с парнем из Ливана, который жил на старой фабрике. Однажды, вернувшись со своей нелегальной работы в отеле, она увидела, как он роется в ее рюкзаке. В руке он держал обезьянье яйцо. Он завел его и поставил танцевать на грязном полу. Вдвоем они смотрели на него, пока не кончился завод.
– Très jolie[3], – сказал он.
Прошло несколько дней после Рождества. В волосах у нее таял снег. На фабрике не было ни отопления, ни проточной воды. Ее уже несколько дней мучил кашель. Она сидела рядом со своим парнем, и когда тот снова начинал заводить яйцо, протягивала