Сейчас он собирался подобрать несколько необычную для его творчества рифму. Как правило, он рифмовал первую строчку с третьей, а вторую с четвёртой. Но не в этот раз. Сейчас он хотел сделать более сложную работу. Первая строчка должна была быть зарифмована со второй, а уже третья строчка с четвертой строфой соответственно.
Для простого обывательского глаза несведущего в этих делах такая рифмовка могла показаться сущим пустяком. Но коронер знал, что это лишь поверхностное суждение. На самом деле такое стихосложение было очень сложным, ибо оно должно нести в себе чёткую информационную нагрузку. И если хоть что-то пошло бы не так, это моментально могло бы обрушить всю структуру и глубину четверостишья.
– Итак, пусть окончанием первой строфы будет слово вор. Тогда второй строфой… – Он почесал нос, хмыкнул и начал подбирать: – Вор… вор… ор… гм, сор? Ну, в общем-то, да, но всё же это вроде к траве… гм вор… а что у нас воры делают? Ответ прост, как два пфеннига: воруют. Так. Воруют – не подходит… А вор… гм… – Он зажмурился, поморщился, пытаясь выдавить из себя мысль, и всё-таки сумел это сделать, выдохнув: – Спёр…
Посмотрел в окно и сам себе кивнул.
«Вор – спёр» – с любовью записал окончание второй строчки.
Теперь предстояло придумать последние слова строчки номер три и строчки номер четыре.
Что же за смысл должен быть в этих строфах? И даже не просто смысл, а призыв. В них должна раскрываться сама суть отвратительного деяния преступника. И конечно, в конце должно быть суровое, но справедливое наказание.
– Гм, наказание… Какое же наказание за это преступление? – пролистал судейскую книгу, нашёл нужное положение. – Гм, от двух недель до месяца исправительных работ на благо города. Ни дать ни взять, а наказание абсолютно не суровое – лёгкое наказание.
В голове застряла фраза: «Ни дать ни взять».
«Гм, сложная фраза. Придётся поработать. Придётся потрудиться», – воодушевился коронер, записывая фразу в конце третьей строчки.
Фраза была действительно не к месту и очень усложняла задачу, но тем интереснее казалось найти для неё решение. Тем интереснее справиться и вывести на чистую воду столь любимую его сердцу поэзию.
Через пятнадцать минут мучений, исправлений, записей и перезаписей в руках дознавателя находился листок, на котором аккуратным каллиграфическим почерком красовалось набело написанное четверостишье:
И поступью лёгкой пробрался на рынок тот вор.
Он стоял, наблюдал, а потом взял да и спёр!
Ни стыда, ни совести в нём нет, и негде их взять.
И получит за кражу разбойничий сын лет этак пять!
– Гм, пять лет тюрьмы? – прокашлялся он и вновь посмотрел в судейскую книгу: – Гм, а тут до месяца тюрьмы, гм… проблема – слово месяц никак не рифмуется, гм. – Секунду подумал и, слегка поморщившись, махнул рукой: – Ну, пять так пять. Буду рекомендовать её светлости высочайшей судье закрыть этого пройдоху по полной программе и даже более того. Ну а что делать? Рифма есть рифма. От неё никуда не денешься.
С любовью