Девочка откинула с досадой головку назад.
– Ты не хочешь меня понять, Саломея. Уважение и любовь, разве это то же самое? Вот, например, у нас есть в Гишале старый Ионафан бен Садук, богатый и очень почтенный человек. Когда он приходит к отцу, он мне приветливо улыбается, хлопает меня по щеке, приносит мне иногда цепочку или пряжку. Я его уважаю, очень уважаю. Но любить? Он горбат, косой, у него скверные зубы. Поцеловать его? Брр…
Она так смешно скорчила гримасу от отвращения, что на губах Саломеи невольно показалась легкая улыбка.
– А что же ты называешь любовью, Тамара? – спросила она, бессознательно поддаваясь легкому тон болтовни девочки.
Лицо Тамары приняло задумчивое выражение.
– Любовью? Он должен быть беден, совсем беден как Иов, а я богата, как Соломон. Тогда я взяла бы большой-большой мешок, наполнила бы его серебром, золотом и драгоценностями, пошла бы к нему и сказала вот, бери, все это твое. Разве он не поверил бы, что я его люблю?
– Ты его, да. А он тебя? Что, если он любит не тебя, а твое богатство?
Девочка опустила головку с печальным видом.
– Да, да. Это бы, пожалуй, выглядело, как будто я его купила. Ну, а как ты думаешь, если бы я была прекрасна, прекрасна, как Далила, и все мужчины лежали бы у ног моих и он также, а я пошла бы к нему и сказала: бери, вся моя красота твоя?
– А будет ли он тебя любить, когда ты станешь старой и уродливой?
– Старой и уродливой? Правда, – сказала она, озабоченно. – Одна красота еще не создает настоящей любви. Мне нужно еще быть мудрой, как царица Савская. А он тоже должен был бы быть не глупым, простым, добрым человеком. И если бы я писала стихи про него и книги….
– Так он бы даже тебя не понял, дурочка. Бремя твоей мудрости придавило бы его к земле…
Темные глаза Тамары засветились гневом.
– Не понял бы меня! – воскликнула она, вскакивая, топнув ногой. – Тогда бы он был глуп, как… Ах, да, – прибавила она, успокоившись, – боюсь, ты права: мужчинам менее всего нужна умная женщина. Что же тогда любовь? Впрочем, я знаю.
– Ну, что?
– Любовь… Это безумие и величие, глупое и мудрое, смешное и серьезное, необъяснимое… О ней нельзя говорить, а можно только петь!
Она быстро проговорила все это, потом схватила цитру со стены, взяла несколько аккордов и пропела свежим, чистым голосом:
Для любви не нужно красоты, ума:
Счастие приносит нам любовь сама.
Нужно от блаженства про весь мир забыть,
Нужно только нежно, горячо любить…
Она хотела закончить веселым смехом, но ее голос вдруг дрогнул, так что Саломея с изумлением взглянула на странную девочку, которая неподвижно остановилась посреди комнаты и глядела куда-то широко раскрытыми глазами. Вдруг Тамара вздрогнула и, выронив цитру, упала на ковер с судорожным рыданием.
Саломея с испугом поднялась с подушек и наклонилась над плачущей девочкой.
– Что