Его воображение расцветало метафорами, описывавшими женщину, которую он видел едва ли больше часа. Позже в ту ночь он проснулся от сна, в котором Эдит протягивала ему руки, а жидкое золото ее волос ниспадало почти до талии.
– Ах, дорогая, – говорил он ей, – я запутался в твоих волосах.
Неужели он сказал это вслух? Гауэйн бы никогда не совершил такой глупости.
Он действительно потерял разум.
И знал, почему. Очевидно, у него слишком долго не было женщины, и в результате он помутился рассудком. Целомудрие противопоказано мужчине: ослабляет его мозг. Более того, хотя раньше Стантон всегда чувствовал себя уверенно в постели, внезапно представил, как неуклюже действует, как чувствует себя глупо и неловко…
Черт!
И тут пришло письмо.
«Ваша светлость!
Я счастлива получить ответ на мой вопрос относительно связей с другими женщинами. Приятно знать, что, хотя природа создала Вас для плотского удовольствия, Вы готовы предоставить целых шестьдесят лет указанной деятельности в мое распоряжение».
Гауэйн прочитал этот абзац трижды, после чего от души расхохотался. Эдит узнала цитату из Шекспира и ответила в том же духе.
«Опасаюсь, что Вы составили обо мне ложное мнение. Я слишком много улыбалась в вечер моего дебютного бала… поскольку была так больна, что не могла заставить себя говорить.
Я упомянула о своих тревогах моей мачехе, леди Гилкрист, которая твердо уверена, что помолвленной паре не стоит узнавать до свадьбы характеры друг друга. Но поскольку она не разговаривает с моим отцом, я считаю ее крайне ненадежным источником советов, касающихся супружеского счастья».
Если Гилкрист был не способен определить настроение жены с одного взгляда, Гауэйн считал, что все время на свете не поможет им лучше понять характеры друг друга. Но жаль слышать, что Эдит была больна.
«Я также спешу заверить Вас, что не безумна, хотя мои заверения вряд ли имеют цену, тем более что я все равно буду настаивать на своем здравом рассудке. Нам следует оставить этот вопрос до следующей встречи на свадьбе Чаттериса. Думаю, Вы найдете меня вполне нормальной, но, увы, не такой загадочно молчаливой, какой я была во время танцев».
В этом письме было столько жизни, что Гауэйн словно слышал ее голос. Вот только не мог припомнить, как он звучит. Стантон умирал от желания увидеть ее сейчас, когда она не больна.
На секунду образ безмятежного ангела дрогнул в его воображении, но Стантон быстро справился с этим. Лучше уж жениться на женщине, считающей, что он создан для ее наслаждения. В тысячу раз лучше, чем жениться на покорной соне, пусть и спокойной.
«Я также признаюсь, что нахожу имя Эдит немузыкальным. Предпочитаю зваться “Эди”.
С самыми лучшими пожеланиями от вашей будущей жены, которая имеет веские причины молиться за ваше крепкое здоровье… учитывая мои ожидания шестидесяти пяти (семидесяти!) лет супружеского блаженства.
Эди».