Хотя в уголке губ Сюзон нарыв от чрезмерных усилий на поприще Венеры, а Бонавентура скончалась от обычной лихорадки – но случайный поворот головы авиньонской девки вдруг напоминает Катарине, как она, тощий 15-летний подросток, стояла на коленях у кровати умирающей сестры, уткнувшись лбом в свежевыстиранную льняную простыню, еще пахнущую глажкой. Стояла, прижимаясь губами к влажной руке больной.
Они плакали тогда вдвоем, живая и умирающая; и юная Катарина не знала, как она будет жить без сестры дальше.
Это было полтора десятилетия назад, но Катарина не забывает ни секунды из тех дней. В душе с того момента навсегда остались пустота и беспокойство, столь часто встречающиеся у таких как она – у одного из близнецов, потерявших второго; пустота и беспокойство, заполнить которые энергичной натуре Катарины удавалось лишь благодаря вере.
А три года назад, когда в Сиену опять пришла Черная Смерть, Катарина будто снова попала в дурной сон, еще более жуткий и жестокий: ей пришлось ухаживать за другими своими родными. Мария, задыхающаяся от зловония бубонов, лежала на той же кровати, что когда-то Бонавентура, еще одна сестра – Розалия, бледнела и высыхала в соседней комнате, а обычно смешливый Джанни остывал, завернутый в погребальный саван, на кухонном столе.
Родительница их – монна Лапа Пьяченти, тогда вся поседела, но от заразы оправилась, – а Катарина все не могла заставить себя зайти к ней в комнату и перечислить имена тех, кого они потеряли, не могла выговорить: «Мама, из твоих детей на этой неделе умерли Мария, Розалия, Джанни и Кьяра. Остальные пока еще живы».
Ученики Катарины – их вокруг проповедницы тогда уже собиралось достаточно, – когда чума ушла из города, заметили, что их «мать» (как они звали эту 27-летнюю девушку) стала еще строже к себе и к миру вокруг.
Все нужнее Катарине стало действовать – делать что-то, чтобы кругом меньше умирали, что-то, чтобы умирающим было не так больно, чтобы убийств и войн стало бы чуть поменьше. Ее родных не вернешь, но так много вокруг других людей, которые теряют своих сестер и братьев!
В Италии в тот момент полыхала война. Потому что папа римский жил в Авиньоне и не обращал никакого внимания на брошенные земли. И Катарина отправилась в Авиньон.
Там ее приняли небрежно. Лишь понтифик, с которым она давно состояла в переписке, ее внимательно слушал.
Ни в чем другом она и не нуждалась.
Его святейшество Григорий XI, иначе говоря, Пьер Роже де Бофор, робкий и неуверенный в себе мужчина чуть за тридцать (ставший папой лишь за знатность и за то, что приходился племянником одному из предыдущих понтификов и кузеном для шести из восемнадцати кардиналов конклава), очень образованный и стеснительный, не мог на Катерину насмотреться и наслушаться.
– Если б я имел такой же сильный характер, как у нее, если бы Бог разговаривал со мною так же, как с нею – каким