– Что же она сделала в литературе? – продолжал я.
– О, она написала всего один роман! – ответил с улыбкой Лючио. – Но он имеет необыкновенное для романов качество: он живет! Я надеюсь, Темпест, что ваша книга будет такой же жизнеспособной.
Тут лорд Элтон, который мрачно размышлял над стаканом вина с тех пор, как я объявил о покупке Уиллоусмира, пробудился от задумчивости.
– Что я слышу! – воскликнул он. – Не хотите ли вы сказать, что написали роман, мистер Темпест? («Возможно ли, чтоб он не заметил бросающуюся в глаза в каждой газете рекламу моей книги?» – подумал я с негодованием.) Зачем это вам, с вашим колоссальным состоянием?
– Он жаждет славы! – сказал Лючио добродушно и одновременно насмешливо.
– Но вы достигли славы! – заявил выразительно граф. – Сейчас вас все знают.
– Ах, мой дорогой лорд, этого недостаточно для моего одаренного друга! – ответил Лючио за меня, и его глаза подернулись той таинственной тенью скорби и презрения, которая часто приглушала их блеск. – Его не слишком интересует «колоссальное состояние», потому что оно не поднимет его выше клена, растущего у Тоттенхэм-Корт-роуд. Он же хотел бы возвыситься над заурядными людьми. И кто обвинит его? Он прославится благодаря тому не поддающемуся определению качеству, которое называется гением, – за возвышенные мысли, поэтический дар, божественные инстинкты и пророческие исследования человеческого сердца – другими словами, за силу пера, которая опрокидывает королевства как карточные домики и увенчивает головы королей шутовским колпаком. Обыкновенно бедняки одарены этой силой, которую нельзя купить за деньги, – этой независимостью в поступках, свободой мнения, а что дает богатство? Возможность тратить его или копить. Но Темпест намеревается соединить в себе две самые противоположные силы природы – гений и деньги, или, другими словами, Бога и Мамону.
Леди Сибилла повернула ко мне голову; ее красивое лицо выражало удивление и сомнение.
– Я боюсь, – сказала она, – что требования общества отнимут у вас слишком много времени для того, чтобы продолжать писать книги. Я помню, вы сказали мне тогда вечером, что печатаете роман. Полагаю, вы прежде были профессиональным писателем?
Внутри меня зашевелились гнев и обида. Был ли я настоящим писателем до сего времени? Нет, я никогда им не был. Я был лишь литературным скитальцем, время от времени приглашаемым написать статью «на заказ», на первый попавшийся сюжет, без видимой перспективы подняться с этой низкой и грязной ступени литературной лестницы. Я почувствовал, что покраснел, потом побледнел, и видел, как пристально смотрел на меня Лючио.
– Я теперь писатель, леди Сибилла, – сказал я наконец. – И надеюсь, что скоро докажу свое право называться им. По моему мнению, звание «писатель» заслуживает большой гордости, и я не думаю, что требования общества помешают мне следовать литературной профессии, которую я считаю высшей на свете.
Лорд