Через два года Марину я встретила на Дорогомиловском рынке продавцом свежевыжатых соков. Я очень удивилась и стала спрашивать:
– Что случилась?
– Первые месяцы в ординатуре шли хорошо, – ответила Марина, – но потом надо было вакцинировать двадцать двухмесячных котят. Я забрала котят и ушла, а профессор Кристаловский кричал вдогонку, что медицина, Марина – это не ваше.
Шуба
В нашем городе Петропавловске-Камчатском в юности, в четырнадцать лет у всех были коричневые шубки из искусственного меха, а у меня белая. Я ходила гоголем, и хотя была не красавица, но все мальчишки хотели со мной познакомиться.
Когда я поступила в институт в Москве, то взяла белую шубку искусственного меха с собой, чтобы покорить столицу и влюбить в себя кого-нибудь. Но когда я приземлилась во Внуково, то увидела, что все ходят в натуральных мехах. Я восемь лет копила на норковый полушубок, но денег всегда не хватало.
Тогда я закончила аспирантуру и уехала на стажировку в Бельгию, где помогаю защитникам животных. Я хожу в белой шубке из искусственного меха, и со мной желают познакомиться все бельгийские мальчики. Худые, толстые, умные, глупые, веселые, грустные, смешливые, назойливые, смирные, накаченные, дохлые, высокие и коротышки.
Верлибр
Я скажу честно, что не понимаю верлибры.
И даже большее – я их и не читаю.
Когда мне попадается текст в столбик, но без рифмы,
то мой мозг скукоживается
и не может воспринять поэтическую информацию.
Я это считаю собственной слабостью,
но ничего не могу поделать с собой.
Нет сил, чтобы преодолеть и разобрать
слабо ритмизированное повествование.
В тоже время я считаю,
что хороший верлибр написать сложнее,
чем регулярный стих.
Ритм и рифма сами доводят поэта до неведомых высот,
так что он парит над пространством
и ничего более делать не надо.
Только записывай то, что тебе диктует небо.
Хорошие верлибры в начале своего пути писал Д.В.,
но это скорее исключение, чем правило.
Энрике
Принес пользу
Я написал книгу коротких историй, распечатал ее в двадцати экземплярах и стал носить по издательствам и толстым журналам. В журналах мне сказали, что слишком коротко, а в издательствах просто рассмеялись, потому что берут не рассказы, а романы. Я пришел расстроенный домой, свалил в гостиной в угол четыре тысячи распечатанных