Верочка желанная. Людмила Колесникова

и бедная. В ней растут три дочки, появившиеся на свет с интервалом в два года, и маленький сын Санек. Работает же на местной мебельной фабрике, которая через дорогу от их дома, лишь один отец – небольшого роста, вечно угрюмый и озабоченный, если не сказать озлобленный на жизнь, болезненный сухорукий дядя Ваня. Мама говорит, что купить зимнюю одежду и обувь всем ребятишкам Куликовым не по карману. Осенью родители с трудом «справили» драповое пальтишко только старшей дочери Наде. Она ходит во второй класс местной школы, до которой пешком детским шагом минут сорок. Остальным же маленьким Куликовым до своего первого класса придется сидеть зимой дома с утра до вечера и с нетерпением ждать прихода весны, чтобы, наконец, побегать по улице и гордости всего поселка – большому некошеному зеленому лугу, принадлежавшему мебельной фабрике.

      На него она свозила в кучу отходы производства и некондицию – суковатые бревна, которые не годились для производства мебели, стружки, опилки, обрезки, щепки, чурбачки, как называл их отец – бракованные деревянные детали. Все это на старенькой небольшой лохматой лошади привозил под вечер на телеге инвалид войны дядя Миша. Он потерял на фронте левую ногу и пугал ребятишек неуклюжим и видно очень неудобным деревянным протезом, который скрипел при каждом движении раз и вызывал хромоту. Каждый день мы с нетерпением ждали подводу дяди Миши с ведрами и сетками, чтобы набрать в них «чурбачков».

      – Р-разойдись, мелкота, а то зашибу! – весело командовал обычно он, принимаясь разгружать телегу и сваливая душистый деревянный хлам в большую желтую кучу, и мы разлетались, как саранча, в разные стороны.

      Отходы пахли лесом и новым годом. Мы забирались на душистую кучу, отыскивали деревянный шурм-бурум и складывали его в свою тару. Мебельные отходы годились для уличных игр, например, для лапты, но больше всего – на растопку печей, которыми тогда обогревались все дома нашего порядка, поэтому за мебельной некондицией шла настоящая охота…

      В одном из окон вижу подружку Галю, машу ей рукой и зову погулять. Она меня не слышит (или делает вид, что не слышит от обиды, что ей не в чем пойти на улицу) – рамы на окнах двойные, щели надежно законопачены ватой и тряпочками.

      – Мама, приведи ко мне Галю играть, мне одной дома скучно, – прошу я маму.

      – Ты же знаешь, ей не в чем на улицу выйти, – пытается увести меня она от соседских окон.

      – А ты дай мою шубку и шапку, – предлагаю я, не желая уходить от дома Куликовых и жалея висящих на окнах ребятишек.

      В самый жестокий мороз или пургу, когда и я была вынуждена сидеть дома и хныкать, что мне скучно, это предложение срабатывало. Мама-педагог изучала и детскую психологию, в учебнике которой говорилось, что ребенок непременно должен расти и общаться со сверстниками, как сейчас говорят, социализироваться. В итоге под бурным натиском моих настойчивых просьб, для убедительности подкрепляемых горючими слезами, мама будет вынуждена взять комплект моей зимней одежды, отправиться с ним к Куликовым, где надеть мою шубку, шапку