«Ни один лектор, ни одна порядочная группа не забредала в нашу глушь. Словом, серенькая жизнь, маленькие интересы – «чеховские будни». Только деловые и бодрые, без уездных «гамлетов», без нытья и надрывов. Потому, вероятно, они не засасывали и вспоминаются с доброй улыбкой».
Как в любом глубинном городке Российской империи, были и в Беле два-три дома, где беседовали по серьезным вопросам. Сюда стали приглашать подпоручика Деникина, когда поближе узнали. Потом на него даже стали звать:
– Приходите, поговорим – Деникин будет.
По своей духовности и начитанности подпоручик выглядел выше рядового офицерства. Он стремился анализировать жизнь, умел ярко и глубоко излагать мысли. Убежденно высказывался о современном офицерстве:
– Выросло новое поколение людей, обладающих менее блестящей внешностью и скромными требованиями к жизни, но знающих, трудолюбивых, разделяющих достоинства и недостатки русской интеллигенции.
Его низкий голос звучно наполнял комнату. Из-под густых бровей светили проницательные глаза. Большие смоляные усы и борода клином чеканили открытое лицо.
Когда на досуге Антон Деникин появлялся в офицерском кругу, на его коренастую фигуру, окаймленную сталью погон сюртука, поглядывали с теплотой или уважением. Незаурядный ораторский талант подпоручика вскоре отличили. Его просили как о тостах в застолье, так и о приветствиях юбилярам, прощальных речах тем, кто покидал бригаду. Он не стеснялся выговориться и по злободневным военным проблемам.
Предпочитал же Деникин общество своих сверстников. Здесь он был не очень разговорчив, может быть, потому, что молодежь с маху решала все вопросы. Сомнений и споров не было: «За Веру, Царя и Отечество».
Любопытства к общественным, народным движениям не проявляли, с предубеждением относились клевым, к либеральным партиям.
Деникин любил трунить над своими двумя близкими товарищами, вышедшими одновременно с ним в бригаду. Немало они извели времени, чтобы сделать визиты для представления всем в городе. Подпоручик поглаживал усы, улыбаясь.
– Навестили всех, у кого только был звонок у подъезда.
Молодежь, собираясь другу друга, играла в винт, много пела под гитару и фортепьяно. Пили умеренно, тому следовало учиться. А единодушным хорошим армейским тоном было глотать рюмку залпом, медлить с закусыванием, никогда не морщиться. Это на флоте офицеры-аристократы в своих сияющих кают-компаниях довели приемы употребления водки до изощренности. Даже на разных кораблях пили наособицу: и «ополовинивали» рюмку, и в неком ритуале шевелили после глотков пальцами, и крякали после выпивки для традиции.
Независимо от происхождения и достатка, офицерская молодежь армии горячо верила в свое Отечество. Все они в бельском захолустье были из разночинцев. Исконный дворянский состав уже тогда сохранился лишь в гвардии. На плечи таких армейских подпоручиков ляжет тяжесть