–Над сообщниками да, над самим Нечаевым едва ли, – не лукавя, ответил Адлерберг.
–Значит, сгинет как “Железная маска”19… – прошептал, обращаясь как бы сам к себе, Григорий Денисович.
–Я открыл вам высший государственный секрет, чтобы вы не забывали также о единомышленниках этого мерзавца. Франция не выдает их нам и не высылает без веских оснований. Вдруг и они имеют касательство к затеваемой публикации?
На эти слова бывшего министра Платонов отреагировал сдержанно и сухо:
–Ни одну версию я не оставлю без внимания. Обещаю.
После того как проехали Ковно, в вагоне первого класса сделалось оживленно. Коммерсант, обожавший поспать, пробудился, умылся и явно предвкушал свидание с Восточной Пруссией. Немецкий Ordnung20 был для него предметом искреннего восхищения, а сам он следовал до Берлина, где ему предстояли важные переговоры и закупки. Вполуха слушая его болтовню, Григорий Денисович вежливо кивал время от времени. Последнее предупреждение Адлерберга никак не шло вон из головы. Слова, ранее произнесенные Левковичем, он тоже помнил, как свои собственные.
“Водится с эмигрантами очень сомнительной репутации”, – про себя повторил Платонов. Безусловно, господин Рыльский был сложным человеком с разнообразными связями. Такие, как он, порой не брезгуют ничем. Хотя какой прок матерому биржевому спекулянту от финансирования революционеров, презирающих любую частную собственность?
–А вам?
–Что? Извините, задумался.
–Вам нечего скрывать от таможни? – пошутил сосед по купе, закончив возиться со своим несессером и чемоданом.
–Пожалуй, нечего, – ответил Григорий Денисович.
До последней российской станции Вержболово и перехода на германскую станцию Эйдкунен оставалось менее получаса. По прибытии в Берлин в пять утра в понедельник Платонов должен был сменить вокзал и пересесть на первый же поезд, идущий дальше на запад.
Скандал вокруг великого князя Николая Константиновича и его американской подруги Фанни Лир в 1874 году, без преувеличения, потряс даже видавшее виды петербургское общество. В самом деле, когда еще сына председателя Государственного совета брали под арест в четыре утра жандармы и допрашивал сам начальник Третьего отделения? А чего стоило обвинение в краже родительских драгоценностей из Мраморного дворца21, найденных потом полицейскими агентами в ломбарде? Немудрено, что по столице носились слухи, будто молодого гуляку заточили в каземат и посадили на цепь.
Григорий Денисович, конечно, знал, что сидение на цепи – сущая небылица. Как знал и другое: сколько страстей, обид и амбиций сплелось в той истории. Когда, образно говоря, только-только грянул гром и началось негласное разбирательство, граф Александр Владимирович Адлерберг уверенно сказал Платонову: “Помяните мое слово, вычищать эту грязь придется нам с вами”. Жизнь подтвердила его правоту.
Николая, признавшегося в краже, объявили душевнобольным, лишили званий, наград и наследства. Американку, у которой не обнаружили