Самое интересное, что за эти восемь лет украинская пропаганда так и не смогла сломить беженца из Рубежного. Он как придерживался таких же взглядов, как я, так и придерживается. Хоть он и жил в украинском Рубежном, но все равно болел душой за Россию. И вот в этом вся соль. И таких по всей Украине очень много.
Ехал с одним таксистом по городу. Он рассказал, наверное, главную историю своей жизни. Жена долго не могла забеременеть. Пришлось делать ЭКО, все удачно. Да так удачно – сразу две девчонки родились. А ему было сорок лет в год их рождения. Дочки росли здоровые и красивенькие. Потом началась война. Снаряд попал точно в их комнату, разворотив полдома… Хорошо, что к этому времени мужчина вывез семью на безопасную территорию. Уберег Господь таких долгожданных для этого таксиста детей.
Бабушка в маршрутке попыталась расплатиться гривнами. Водитель сказал: «Я гривны не принимаю!» Она ничего не ответила. Парень встал и заплатил за нее. Хотя водитель старушку и не выгонял, провез бы бесплатно.
Бабушка, видимо, беженка из украинской части Донбасса, рублей у нее не было. Вот отношение наших людей к ним. Хотя мы были по разную сторону баррикад. И вероятно, пожилой женщине здесь не нравится. Но все луганчане помогают, как могут.
Но понятно, что люди, прибывшие с тех территорий, – разные. И есть такие, которые против нас. Подростки из Рубежного, сидевшие на лавочках возле университета: «Слышали, как наши сегодня ночью сепаров мочили?» Для них мы – уже чужие, сепары, террористы. Украинская пропаганда постаралась. А для нас они – заблудшие братья, сыны и сестры.
Сколько таких историй.
13
Утром поехал встретиться со знакомыми любителями поэзии и литературы. Приехал пораньше, чтобы прогуляться по парку Щорса. Детворы много, бегают, играют, рядом мамы.
Памятник, посвященный погибшим детям. Раньше он был похож на надгробие с написанными на нем именами. Теперь он представлял собой композицию, изображающую ангелков разных размеров. Самому младшему погибшему ребенку был месяц, самому старшему – семнадцать лет. Пожить не успел ни один из них.
Рядом когда-то жили мои друзья. Где теперь они?
Подошел Марк, серьезный и немного рассеянный, как всегда. Пошли на квартиру. Там уже ожидали другие участники кружка. Читали стихи, пили коньяк и закусывали тем, что принесли. Рассуждали о литературе, смеялись… Собираться в библиотеках сейчас нельзя, потому что украинцы могут ударить «Точкой-У». Но желание общаться и делиться своими произведениями очень велико. И с удовольствием про любовь читают и слушают, а про войну… как она надоела. Марк сказал, что не может ничего про войну писать, вообще не пишутся стихи, а Алеся не может писать ни о чем, кроме войны.
В этот момент я подумал: «Может, мы все исчерпали свой лимит на счастье, и остаток жизни будет невнятным и тяжелым?»
Я вспоминал разговор с Женькой. Пусть мы с ней по-разному смотрим на ситуацию, но в одном она права: все это надо