У нас же хорошо возделывавших свой участок раскулачили и сослали, а заботу об общем достоянии поручили Комитетам бедноты, пьяницам и лентяям, в преданности которых новая власть не сомневалась. Достояния не достигли, а преданности хватило ненадолго… по историческим меркам. Происходившее было результатом не только глупости, но и невежества начальства. От двоечников, захвативших власть, трудно ожидать разумных решений.
Квартирный вопрос
Первую отдельную квартиру мы с женой получили в 1953 году. Эта фраза далась мне не сразу. Меня тянуло начать с истории вопроса или с чего-нибудь философического, вроде: «Как бы ни сознавал человек временность своего пребывания на земле, жилище прочно находилось на втором месте его потребностей. После добывания пищи. У доисторических людей – пещера, шалаш, свайная постройка…» Следующая фраза, как я ни бился, не шла. Я не представлял, как доберусь до своих жилищ, о которых, собственно, и задумал поведать. Запутался в историко-философском лесу. Выпутаться помогли классики. Бери сразу быка за рога, учат их рассказы. «Несколько лет тому назад в одном из своих имений жил старинный русский барин, Кирила Петрович Троекуров…» Так начинается «Дубровский». Пишу по памяти. Вспомнил – и написал: «Первую отдельную квартиру…» и т. д. (см. выше). Это открывало возможность писать о том, что было до и после нее.
Детское представление об идеальной квартире сложилось во мне из прочитанных книг. Герои многих книг, вспоминают свое детство в квартирах как жизнь, окруженную множеством загадочных вещей. Таинственные столики со множеством ящичков, в которые не разрешалось, но так хотелось заглядывать. Замысловатые фигурки и красивые картинки в тяжелых резных золоченых рамах, которые опасно было трогать. Письменный стол в кабинете отца, уставленный какими-то предметами. Запрет к ним прикасаться и особенно передвигать был суров и непреклонен. Бесчисленные вазы и вазочки с цветами. Непонятно для чего предназначавшиеся щипчики и флаконы на туалетном столике матери…
В моем детстве ничего подобного не было. Не было кабинета отца и туалетного столика мачехи. Не было комнат, кроме одной-единственной. Вещи, окружавшие меня, были изначально понятны, в них не было ничего загадочного. Шкаф – для посуды, вешалка – для одежды, единственный стол – для всего: на нем готовили пищу, на нем ели, на нем делали уроки. Спал я на раскладушке. Это сооружение состояло из двух пар крестовин, скрепленных болтами. Крестовины по верху соединялись двумя продольными жердями. Между ними была натянута парусина. Я лежал на ней, как бревно