копиться злость, и теперь её было столько, что любая мелочь могла вывести из себя. Он понимал, что все они – и простые опера́, и следователи, и даже сам Калмыков – всегда были пешками в чьих-то больших играх. Те, что поглупее и помоложе, не хотели этого замечать, рвались в бой, сметая на своём пути виновных и невиновных; те же, у кого зарождалось хоть какое-то понимание, с осторожностью продвигались вперёд, надеясь рано или поздно превратиться в ферзя. Как раз кто-то из этих и убрал с дороги его отца. Подавляющему большинству в этой партии ничего не светило. Когда они оказывались не в том месте и не в то время, то непременно их приносили в жертву. Дрегом играть роль жертвы не собирался. Он любил свою работу. Он был хорошим следователем с немалым количеством доведённых до справедливого конца дел. И при этом никогда не стремился в ферзи. Карьера его не интересовала. Ему нравилось быть в самой гуще событий, а не руководить издалека, из какого-нибудь затхлого кабинета. Но здесь, на «Варяге», он почувствовал, что происходит что-то очень похожее на то, что случилось с его отцом. Если уж быть с самим собой до конца честным, то он испугался. По-настоящему. Испугался за свою жизнь. Этот испуг выглядел, как мерзкая вонючая слизь, от которой он не знал как избавиться. Не столько смерть или несвобода пугали его, сколько именно эта вот мерзость, эта склизь, эта невозможность посмотреть в глаза своему врагу. Это было просто предчувствие, больше похожее на наваждение, навеянное мрачной атмосферой «Варяга». Но оно было очень выпуклым, оно впечатляло. Команду на станцию собирал не Калмыков – он в это время находился в командировке и ничего не знал о происходящем. Сам Кирилл, разумеется, ему тоже не позвонил, посчитав предстоявшее путешествие чем-то вроде внезапного приключения. Скороспелые сборы, непродуманные маршруты, невразумительные инструкции… Всё это как раз и походило на подставу. Только зачем? В этом Дрегов пока что не находил смысла. Это просто страхи. Первобытные страхи, пришедшие из глубин снежной пустыни или из чёрной бездны холодного Карского моря. Поддержка сейчас требовалась вовсе не Лизе, а ему, и он был рад тому, что завтра им с этой девушкой предстоит отправиться в город. Мысли о Лизе странным образом делали его сильнее и увереннее.
Четыре утра. Голову будто набили ватой. В комнате, которую Кирилл выбрал для себя спальней, гулял сквозняк. Пора вставать, будить Лизу и отправляться в посёлок.
Он выбрался из-под пледа, принял едва тёплый душ, побрился. Осмотрел рану. Плечо хотя и распухло, но след от пули под ровными стежками медицинской нити всё-таки заживал. Вспомнил об укусе. Покрутил шеей, потрогал. Кроме небольшой засохшей болячки ничего не осталось. При надавливании боли не ощущалось. Вот и отлично. Отделался, считай, только испугом.
Посмотрел на термометром за крошечным окном, больше похожим на иллюминатор – минус три. Небо ясное, ветер, судя по флюгеру, очень слабый. Отличное утро, чтобы прокатиться и выветрить из головы всю эту вату.
С
