Видимо, весь следующий день Кон проспал под бананами, потому что, когда он проснулся, вторая ночь близилась к концу. Волны бились о коралловый риф, неплохо имитируя биение негодующего сердца. На верхушке рифа, уже почти скрытой предрассветным приливом, метались в панике полчища крабов, ища какую-нибудь ниспосланную провидением щель. Металлические диски, надетые на стволы кокосовых пальм, чтобы защитить орехи от крыс, озарились по краям серебристым светом зари, напоминая нимбы, которыми великие шляпники Ренессанса увенчивали своих святых. Из стоявшей под пальмами лодки поднялась сероватая фигура, потянулась и удалилась. Это был человек-сувенир – из тех, что во множестве разбросала по берегам Океании эпопея Тура Хейердала: его звали Робер Кошлен, и он кормился тем, что выдавал себя за матроса с “Кон-Тики”. Кон встал. Приступ отчаяния прошел. Он чувствовал себя вполне бодрым, готовым продолжить борьбу и вновь облачиться в панцирь циничного пикаро, который он натягивал каждое утро.
VII. Ничего святого
Директор гостиницы Матаоа Дженкинс, насчитывавший нескольких настоящих полинезийцев среди своих английских, ирландских и китайских предков, смотрел на Кона свысока, как и подобает человеку, построившему пятидесятиметровый бассейн под самым носом у Тихого океана. Кон бледнел от ярости всякий раз, когда это возмутительное сооружение попадалось ему на глаза. Он не считал себя обязанным защищать интересы Океана, но бассейн на берегу моря воспринимал как личный вызов. Время от времени он совершал диверсионные вылазки, и несколько раз ему удавалось средь бела дня туда пописать. Не бог весть что, но, увы, это все, что он мог сделать для Океана. По этой причине, как и по ряду других, Матаоа Дженкинс глубоко презирал никчемного Гогена Второго, которого черт занес на благословенные берега Таити.
– Месье Кон, мы же просили вас сюда не ходить. Вчера прибыл пароход. Все туристы – люди почтенные и наверняка не нуждаются в… ваших услугах.
– Я желаю позавтракать у вас в кафе, – объявил Кон. – Готов заплатить вперед. Вы не имеете