Тем временем, точно специально, когда был на мессе у ксендзев Бернардинцев, он увидел её там снова, потому что мать прибыла туда ради дел в Трибунале и привезла её с собой. В этот же день ротмистр знал, где остановилась стражникова, и искал уже, кто бы его представил.
Коишевская легко догадалась, что его сюда привело, но не показала этого, приняла его хорошо, расспросила, вытянула что было можно, и начала сразу собирать у знакомых информацию о Толочко. Но мало кто его знал, и она немного могла проведать.
Ротмистр уже не спускал с них глаз.
Приезжая на этот Трибунал, о котором ещё неизвестно было, отроется ли, будет ли, Коишевская имела целью два дела.
Во-первых, был устаревший процесс, и уже в третий раз он должен был обсуждаться de noviter repertis с Флемингом, а по сути нужно было отделаться от дочки и выдать её замуж за такого, который бы не дал ей превратиться во французскую модницу, потому что тех стражникова ненавидела. Она сама чувствовала, что не справляется с ней, поскольку не могла постоянно следить за ней; муж серьёзный, честный, мягкий и энергичный одновременно мог один её спасти, в скромной домашней жизни сделать её счастливой.
Коишевская уже достаточно узнала характер Аньели, чтобы знать, как с ней себя вести. Силой от неё ничего добиться было нельзя, нужно было использовать искусство и дать ей мужа, который удержал бы на хорошей дороге. Стражникова об офранцузившемся обществе говорила открыто.
– Оно очень ладно и элегантно выглядит, но легкомысленное и ведёт душу к погибели. Предпочитаю, чтобы моя дочка не так по-пански и прекрасно выглядела, а имела в сердце Бога, и так жила, как её прабабки.
Таким образом, она осматривалась, будто бы занимаясь процессом. Толочко, когда она получила о нём информацию, не понравился ей главным образом за то, что служил гетмановой.
Поэтому искала другого. В Вильне, заключая с ней знакомство, ей попался далёкий родственник Буйвид, Погожелский старостиц. Он прибыл в Вильно от имени отца, чтобы присутствовать на процессе, который был у него с Пжецишевскими.
Парень был красивый, воспитанный по-старинке, в боязни Божьей, а говорили за него стражниковой то, что по-французски не знал ни слова. Староста его воспитывал по старой традиции на Альваре и латыни, склоняясь сделать правником и фермером. Правника хотел из него сделать для своей выгоды, потому что постоянно вёл тяжбы и имел бесчисленное количество дел, фермером же должен был быть, потому что они имели на Жмуди за Ковном значительные угодья.
Сделал из него, чего желал, потому что Алоизий Буйвид среди шляхетской молодёжи держал первенство. Коня оседлать, в цель выстрелить, на саблях рубиться, речь сымпровизировать, на охотах в лесу неделями лежать в самое плохое время получалось у него легко. Не запускал также богослужения и в костёле так пел басом, что всех заглушал. Он одевался по-польски, густо, достойно, ярко и с некоторой элегантностью.
Но в салоне от него не было утешения, стоял как кролик, заикался и не знал, что делать