– Мне приготовить ужин?
После ужина, вернувшись в общую комнату, мы иногда вели разговоры, короткие или длинные, как придётся. Никогда – о повседневности. Отец, отстранённо полуулыбаясь в бороду, мог запросто выдать что-то вроде:
– Как тебе нравится тот ответ, который Алёша даёт Ивану?
Какой Алёша, какой Иван? – недоумевала я. Отец пояснял: это – из «Братьев Карамазовых». И неторопливо, даже медленно, невозмутимо, будто моя мать час назад не хлопнула дверью, прокричав, что её ноги больше здесь не будет, будто это вообще не имело значения, объяснял мне суть разговора между Алёшей и Иваном, бунт Ивана и Алёшин ответ на этот бунт. Говорил он очень простыми словами, но я еле поспевала за ним: мне было всего шестнадцать лет! И одновременно мне было ужасно лестно то, что со мной всерьёз, как с равной, разговаривают о таких больших вещах. Само собой, желание прочесть «Карамазовых» у меня тоже появлялось. Я читала их и вместе с Алёшей, бросившимся на монастырскую землю, снова плакала в подушку.
Не знаю, насколько своевременными были все эти разговоры тогда, для шестнадцатилетней девочки, но думаю, что смыслы, вброшенные через них в мой ум, стали прорастать после – может быть, они прорастают и сейчас. Непосредственный результат этих бесед был, скорее, отрицательным: я ещё выше задирала свой глупый очаровательный носик, с ещё бóльшим презрением поглядывала на одноклассников, которые, дурни такие, не читали «Карамазовых» – а я читала! – ещё больше томилась «в этом болоте».
Вот и мама моя тоже томилась, тоже страдала… Мне, такой умненькой и такой глупой шестнадцатилетней, её страдания казались пошлыми. Да, вот подходящее слово!, думала я. Что, неужели мужик тебе нужен, который посмотрит на твои неоценённые тридцатилетние прелести? – беспощадно рассуждала я. (Я телесно созревала и начинала понимать, начинала примечать такие вещи.) Так разводись с отцом и дуй на все четыре стороны! Я останусь с ним – до конца десятого класса как минимум. А потом выйду замуж за Игоря. (Ура, вспомнила имя мальчика, с которым познакомилась на олимпиаде по английскому!) Или нет, тоже глупость: зачем замуж так рано? Добьюсь всего сама, стану известной художницей, на вырученные от работы деньги куплю виллу на морском побережье в Италии, а то ещё напишу роман о горькой доле женщин в России, над которым каждый его читатель обольётся слезами и вдохновится исправить мир к лучшему, получу Нобелевскую премию по литературе – и вот тогда милостиво допущу до себя Игоря. А то подумаю, допускать ли… Мамины попытки ревниво определять все мелочи моей жизни, запрещать мне, к примеру, возвращаться домой после десяти вечера меня уже не сердили, а, скорее, смешили. Кто она такая, чтобы мне, юному творцу, быть моральным авторитетом? (Я уже начинала потихоньку рисовать, учась технике по коротким видео из Сети, и свои первые опыты воспринимала, безусловно, очень всерьёз.) Я научилась не ссориться, а с улыбкой говорить: хорошо, мамочка, конечно! И невозмутимо приходила