Убедившись, что машина с пьяными солдатами отъехала, Лютц и Миллер поднялись в комнату Генриха. Убежала к себе и Моника. Слезы обиды еще дрожали на ее ресницах. Пробегая мимо Генриха, она на ходу быстро бросила спасибо! – и исчезла за дверью.
Генрих подошел к буфету.
– Пришлите мне в номер бутылку хорошего коньяка, попросил он мадам
Тарваль, и, отсчитав деньги, прибавил, – а это за скотов, которых я выгнал.
Ведь они вам не заплатили.
Мадам Тарваль замахала руками.
– Что вы, что вы! Я и так перед вами в долгу!
Не слушая возражений мадам Тарваль, Генрих перегнулся через стойку и сам бросил деньги в кассу.
Когда он направился к себе, к нему подошел один из посетителей ресторана – француз.
– Разрешите, мсье офицер, выпить за человеческое благородство! – поклонился он Генриху.
Все присутствующие поднялись с бокалами в руках.
Генрих повернулся к стойке, взял из рук мадам Тарваль фужер с вином и поклонился присутствующим.
Все дружно выпили.
Генрих вышел.
Минут за двадцать до отхода поезда, когда Курт уже сносил вещи своего шефа в машину, Генрих зашел в ресторан попрощаться с хозяйкой и Моникой.
– Я на неделю уезжаю в отпуск и хочу попрощаться с вами и мадемуазель.
– О, это очень любезно с вашей стороны, мсье барон. Приезжайте поскорее. Мы будем ждать вас, а Монику я сейчас позову.
Попрощавшись с Генрихом, мадам Тарваль пошла разыскивать дочь. Генрих присел к столику. Прошла минута, другая, а Моники все не было. Наконец, когда Генрих потерял надежду ее увидеть, девушка появилась.
– Вы хотели меня видеть, мсье фон Гольдринг? – сухо спросила она.
– К чему такая официальность? Чем я провинился перед вами, что вы не хотите даже взглянуть на меня?
Девушка стояла, опустив глаза, бледная, хмурая.
– Наоборот, я очень благодарна за ваш рыцарский поступок…
– Я уезжаю в отпуск и зашел проститься с вами.
– А вы уже попрощались с дамами, в обществе которых так бурно отметили получение новых погон и «Железного креста»?
В подчеркнуто-равнодушном тоне, каким был задан этот вопрос, прорывались нотки горечи.
– Моника, хорошая моя наставница, да ведь я их даже не разглядел! Как только они явились, мы с гауптманом Лютцем ушли домой.
– Вы оправдываетесь передо мною?
– А вы словно упрекаете меня…
– Я упрекаю на правах учительницы, – впервые за все время улыбнулась Моника
– Ну, а я оправдываюсь на правах ученика. Так какие же наставления дадите вы мне на время отпуска?
– А разве вам нужны мои наставления? Ведь вы едете к своей названной матери и… сестре. Они, верно, хорошо присмотрят за вами.
– Почему вы запнулись перед словом «сестра»?
– Я не представляю, как можно называть сестрой незнакомую девушку. Вы же сами говорили, что видели ее, когда были семилетним