А за окнами утопает в зелени бесконечный цветущий яблоневый сад, там, должно быть сейчас в траве вовсю стрекочут очумевшие от своего маленького сытого счастья зелёные кузнечики, деловито жужжат трудяги пчёлы, или их мохнатые родственники – шмели, порхают разноцветные бабочки…
Там покой…
Там дурманящий, сладковатый аромат летнего изобилия…
А здесь тишина, тишина похожая на ту, что устанавливается в коридоре школы после шумной перемены с началом очередного урока…
Я неспешно разглядываю эту большую залу: с высоких потолков свисают хрустальные (конечно же, хрустальные, а какие же ещё?) люстры, на стенах меж окон в больших, явно тяжёлых рамах портреты неизвестных мне военных. Разноцветные мундиры военных увешены разными орденами и медалями, украшены красивыми лентами. Военные сурово, сдвинув брови, внимательно смотрят на меня, и мне даже как-то неловко под их взглядами, будто я перед ними в чём -то провинился. На полу наборный дубовый паркет. Мне так и видится, как ещё совсем недавно на нём вытанцовывали мазурку благородные дамы, в своих великолепных нарядах подхваченные руками услужливых кавалеров в строгих смокингах или военных мундирах. За карточными столами судачили чопорные старухи, наводящие свои лорнеты на неугомонную молодёжь…
Лакеи в ливреях…
Музыканты на хорах…
Наверняка тут как-то случился первый бал у местной Наташи Ростовой с её Болконским…
Мне как-то особенно хорошо и покойно тут, и это моё, умиротворённое состояние мне самому немного удивительно, впрочем, мысль эта проходит мельком, не цепляя.
Я вижу, как с другого конца зала ко мне идут двое: седовласый, благообразного вида старик с белой окладистой бородой ведёт за руку мальчика лет пятнадцати. Они (это понятно сразу) давно знают друг друга, и мальчик вполне доверяет старику, и скорее всего они даже родственники. У меня где-то внутри уверенность в том, что я их должен знать (во всяком случае, мальчика этого я точно раньше где-то видел), но мысль эта меня нисколько не удивляет. Я с интересом смотрю, как эта колоритная парочка не спеша подходит к большому столу (странно, почему я раньше не обращал на него внимание) уставленному различными кубками и заваленному разноцветными медалями.
– Ну, вот они, все призы сразу. – Говорит старик, с доброй улыбкой глядя на своего молодого спутника.
Мальчик какое-то время заворожено разглядывает все это богатство, берёт в руки то одну медаль, то другую, с интересом перекладывает их в своих руках и кладёт на прежнее место.
Наконец мальчик указывает на один из самых больших и красивых кубков и спрашивает.
– Этот кубок для кого?
Старик смотрит на мальчика и неожиданно говорит.
– Он может быть твоим.
– Дааа?! – восхищённо тянет мальчик.
– Да. – Просто говорит старик. – Этот кубок получит выдающийся спортсмен.
Он помолчал и потом продолжил.
– Олимпийский чемпион… ну или, скажем, чемпион мира. Вот ты, например. У тебя же в спорте очень хорошие результаты, в Москве ты первый уже который год? Твои два тренера ссорятся из-за тебя, а почему?
– Почему?
– Потому что видят твой потенциал. Так что продолжай, старайся, ведь тебе самому борьба нравиться?
– Нравится. – Соглашается мальчик. – Очень…
– Ну, вот и вперёд! Москва – рубеж пройденный, дальше чемпионат страны, а там Европа, Мир и этот кубок твой. Всё просто.
Мальчик мечтательно разглядывает кубок и видно, что задача обозначенная стариком ему кажется вполне себе выполнимой, я бы даже сказал обязательно выполнимой, и ему просто чуть досадно того, что этот чудесный кубок, прежде чем попасть к нему в руки должен ещё какое – то время здесь постоять.
– А этот для кого? – Указывает мальчик на другой, такой же большой и не менее красивый.
– Этот? – Лицо старика трогает добрая улыбка. – Этот кубок получит хороший писатель за хорошо написанную книгу.
Мальчик что-то себе мыслит, обдумывая услышанное, чуть смущённо морщит свой лоб.
– Выходит, чтобы получить этот приз нужно написать новую «Войну и Мир»? – Вступаю я в разговор.
– Ну почему сразу – «Войну и Мир» – Спокойно возражает старик, ничуть не удивившись моему присутствию в этом разговоре. – Лев Николаевич – это глыба! Такие писатели рождаются не в каждое столетие. Вот дядя Гиляй, например, написал «Москва и москвичи», и это как бы даже не литература, а народ читает, читает с удовольствием, значит не зря он бумагу марал. И ты тоже можешь что-нибудь стоящее написать. – Обращается он опять к мальчику. – И тогда этот кубок я тебе подарю. Ведь можешь же…
Мальчик в ответ только улыбается.
Я вдруг вспоминаю как «разволновалась» наша училка по литературе в десятом классе, когда прочла моё сочинение на свободную тему о противопоставлении творчества