Заявление несло в себе почерк Н. С. Хрущева. Подай мы свою позицию в этих словах и последовательности на конференции 1954 г. в Берлине, возможно, удалось бы не потерять год и выиграть приз в виде разрядки. Сегодня это кажется мне более сомнительным, чем в январе 1955 г. Но ни в то время, ни позже я не мог ответить себе: как поступит Хрущев, если три державы и Федеративная Республика не скажут «нет». Он шел на крайний риск, возможно, чтобы отметиться перед потомками: Советский Союз сделал все от него зависевшее; обструкция Запада сорвала согласие, которое было достижимо.
5 мая 1955 г. парижские договоренности вошли в силу. Федеративная Республика – член Западноевропейского союза и НАТО. Известный поэт Расул Гамзатов как-то в перерыве работы партсъезда отстучал телеграмму жене: «Сижу в президиуме, а счастья нет». Нечто схожее впору было признать и канцлеру. Добился К. Аденауэр, к чему тянулся, но счастлив ли от того, что на треть века продлил раскол страны?
Поставим ряд неудобных вопросов и себе: что выиграл Советский Союз, залив в железобетон в феврале 1954 г. австрийский вопрос? Начни Москва не зимой 1955 г., а годом раньше или, еще лучше, сразу после смерти Сталина переговоры с Веной, за советские инициативы агитировали бы дела – самое убедительное из аргументов. Системное мышление редко навещало нашу внешнюю политику. В австрийском вопросе Советский Союз образумился, будучи загнан в угол.
Субъективизм, импульсивность, любительство на внешнеполитическом направлении озадачивали и настораживали. Как-то пойдет все дальше? Не располагали к спокойствию слухи, что непоследовательность наших поступков есть производное от соперничества уже между Молотовым и Хрущевым. Не дискуссий, а перетягивания каната. Спор умных сближает, ссорит глупых. Как нам было решить, кто есть кто, если тайны коридоров власти охранялись тщательнее, чем водородные бомбы?
10 мая 1955 г. три державы пригласили Советский Союз к новым переговорам: сначала встреча глав правительств; они, так предполагалось, создадут основу для последующей конференции министров иностранных дел. В двух моментах мы отдавали Западу должное – речь шла о новом начале, и положить его было по плечу только руководителям правительств. Германская проблема в части объединения становилась заботой прежде всего двух суверенных германских государств, а в части безопасности – двух самых мощных