– Уймитесь, мама. Я все решила. А если я вам так мешаю, то уйду. Найду куда. А вы можете и дальше молиться на моего мужа.
– Дура!
Глаша ушла за печку, где, не выдержав, зарыдала. Степанида молча смотрела на ползающего за тараканом, внука. Иногда Ванечка вставал на ножки делал несколько шагов и снова падал, чтобы залезть под лавку или за, стоящее у печки, ведро, куда уползало насекомое.
– Слезами делу не поможешь, – выдавила из себя Степанида,– Ты не о себе думать должна, а о детях. Мать ты в первую очередь или кто? Жена с мужем жить должна, а не у матери хорониться. Теперь и соседям в глаза лучше не попадайся. Ой, стыдобушка на мою голову,– простонала она,– Слышишь, чего говорю тебе? Домой к детям и мужу возвращаться надо.
– Ох, разберусь, я, мама, сама,– вытирая слезы, ответила Глаша,– Все сама теперь я решу.
На следующий день Глафира собралась на биржу, где простояв огромную очередь, осталась так и не трудоустроена. Ходить она стала туда каждый день, отстаивала всю очередь, но уходила, не солона хлебавши. И только после вмешательство Федора Кручина все сдвинулось с мертвой точки. Через своих знакомых устроили её мыть полы в здании народной милиции. Несмотря на недоверие к персоне избача-агитатора, Глаша не стала отказываться от помощи, к тому же его об этом попросила её сестра Фрося, которая волновалась за её судьбу. На работу первый день Глафира вышла с волнением и волком смотрела на всех мужчин, которые работали там. Увидев новую уборщицу, один из милиционеров внимательно посмотрел на неё, а потом и вовсе подошел к ней и спросил:
– Новая уборщица? Как зовут?
Глаша засмущалась, натянула еще больше платок на лоб:
– Глафира Захаровна Рыскова.
– Вот что, Глафира Захаровна, если кто обижать будет, ты сразу мне сигнализируй. Мы с ними серьезный разговор иметь будем. Петр Семенович Соловей меня зовут. Вон в том крайнем кабинете обитаю, – он указал рукой вглубь темного коридора.
Потом он протянул ей ладонь и Глаша, растерянная, слабо пожала её. Еще какое-то время она стояла, рассматривала всех обитателей этого здания, привыкая к новой непривычной еще обстановке. Все вокруг бегали, громко, что-то обсуждали, матерились и много курили, что хотелось откашляться и выплюнуть, как делали тут многие, на пол, и из-за этого он был липкий с вечными разводами от уличной грязи. Само здание было с большими высокими окнами и имело широкую лестницу, ведущую на второй этаж, а на потолке и стенах еще была цела великолепная старинная лепнина. Но больше всего Глашу поразило огромное зеркало, стоящее, как забытое всеми чудовище, между двух колон на первом этаже. Заворачивая за колону, Глаша каждый раз пугалась своего отражения и помещения отражавшегося там. Было ли это зеркало из этого здания либо же с другого, никто не знал. При передачи этого здания милиции, пара молодчиков с большим трудом и отборным матом на все два этажа поставили это зеркало тут, возможно временно, и больше за ним не возвращались.
Глаша