Улле только ухмыльнулся в ответ.
– Говорил же, ее гномы украли. Я тогда обшарил все дно – ничего, прямо-таки ничегошеньки не нашел. А если бы карп проглотил железку, он бы тут же всплыл кверху брюхом, уж точно!
– Тосьн-но, – Малыш повел носом и довольно зажмурился. – Холосо пахн-нет!
Да уж, даже отсюда чувствовался аромат земляничного мыла. Вскоре вдалеке показалась ярко-красная дверь хижины, которую сама Лотта с гордостью называла своим Пристанищем. Судя по всему, именно его Уллле и имел в виду вчера, хотя назвать жалкую лачугу домом как-то язык не поворачивался.
Да здесь немногим лучше, чем на мельнице! – с горечью подумала Кёрстен, рассматривая крохотные окошки с разбитыми стеклами, кое-где заткнутыми ветошью. Вокруг хижины так тесно росли сосны, что, казалось, именно они поддерживают покосившиеся стены. Закопченная труба изогнутой загогулиной торчала из черепицы, так густо поросшей мхом, что за ним было не разглядеть, какого цвета первоначально была крыша. Наверное, красного, как и все крыши в Роннебю – но сейчас из ярких цветов осталась только дверь с прибитой к притолоке связкой бубенчиков. Они, как и ярко-красный цвет, должны были привлекать в дом удачу.
Вокруг дома белыми парусами полоскалось выстиранное белье. Снежно-белое, без единого пятнышка, с тончайшими кружевами – таких простыней и наволочек, пожалуй, не было даже в графском поместье. Кто же каждое утро привозил прачке белье, если на снегу вокруг не было никаких следов?
Хозяйка вышла им навстречу в засаленном чепце на голове и рваной-прерваной шали, повязанной крест-накрест поверх выцветшего платья. Из темных, захламленных глубин лачуги пахло свежезаваренным травяным чаем. Никто не знал, на что живет Лотта. Семьи у нее не было, скромного хозяйства едва бы хватило, чтобы прокормиться. Бабушка рассказывала, что пару раз прачку и вовсе хотели забрать в дом престарелых, да только удивительным образом не смогли найти дорогу к лесной хижине: все тропы словно связались в один узел, упорно уводя посетителей то вправо, к реке, то глубоко в лес, а красная черепица все маячила где-то далеко-далеко, за верхушками сосен. С тех пор к скромному жилищу старухи никто не осмеливался подойти. Разве что жаждущие погадать на судьбу девушки – гадала Лотта и впрямь хорошо, и не на кофейной гуще, а на… еловых шишках. По крайней мере, погоду предсказывала точно, гораздо лучше маститых синоптиков на радио.
И к их приходу тоже явно приготовилась заранее.
– Чу, даже не вздумайте приводить сюда эту сырость! – крикнула она с порога, вытирая руки о залатанный передник непонятного цвета. Если у нее так хорошо получается отбелить белье, то почему себе не постирает?
– Что ты, Лотта? Мы ведь даже еще ничего не сказали, – лучезарно улыбнулся Улле. А Малыш шмыгнул носом и спрятался за Кёрстен, ведь на плече у Лотты красовалось все то же мокрое полотенце, что и в прошлый раз.
Мыльная