Всё вокруг перестало заботить Охотника. Всё, кроме дороги. Время потекло спокойно, ровно. Он замер, как кошка, ждущая мышку из норки. И не важно, что, почему и как происходит. Важна была только дорога.
Казалось, прошла вечность, прежде чем на горизонте замаячила чёрная точка и отдалённо загудел мотор.
– Командир!
– Вижу. Всем приготовиться.
Автомобиль ехал подозрительно медленно. Прошло несколько минут, прежде чем проявились его очертания. Он остановился метрах в двухстах от наёмников. С места водителя вышла фигура и с поднятыми руками медленно пошла к штурмовому отряду.
Охотник вышел со своего водительского места, сложил руки рупором, набрал воздуха в грудь и крикнул:
– Стоять на месте! Руки за голову! Лежать!
Но фигура продолжала двигаться. Было видно, что это мужчина.
– Стоять, кому говорю! Стрелять буду!
– Не стреляйте, умоляю! – послышался замученный голос мужчины.
– Стой!
– Не могу! Не стреляйте, пожалуйста…
И он продолжал двигаться. Охотник взял на изготовку карабин, и вдруг раздался резкий грохот очереди. Мужчину подкосило, он рухнул на асфальт. Довольный собой, с пушкой на перевес, словно голливудский актёр, на труп смотрел Лом.
Шея Лома слегка хрустнула от смачного подзатыльника. Молодой наёмник обернулся и встретился со злыми глазами Охотника.
– Ты чего творишь, утырок? Кому сказали – по необходимости?
– Так он не слушался! Чем не необходимость? Вполне оправданно. Ты и сам достал…
В этот раз шея Лома соприкоснулась со стволом карабина. Кожей он чувствовал неровности накипевшего металла на дуле. Он бы сглотнул, да горло сдавило.
– Ты, видимо, не понял. Наёмник сам не думает. Наёмник делает то, что сказали. Как только наёмник делает что-то другое, он становится препятствием. Мы препятствия убираем. Для нас они опасны.
Дуло вонзилось прямо под челюсть.
– Пристрелить тебя? Или меня слушать будешь?
– Буду, буду, командир.
Охотник убрал карабин. Лом кашлянул.
– Так-то. Но ты не расслабляйся. Когда мы Начальнику привезём тело, нагоняй все получат.
Лом поник. Охотник достал бинокль и осмотрел труп.
– Овчар, шмальни пару раз ему в пах и в живот, вдруг он гранаты спрятал.
Сухощавый Овчар присел на колено, поставил опёр на ногу карабин и выпустил две очереди. Тело с чавканьем рвануло, но взрыва не последовало.
– Идём.
Несчастливец лежал на спине, руки раскинуты в стороны. Пули Овчара раскрошили ему голову, вскрыв её как гнилую дыньку. Глаза провалились в борозду и плавали в красной каше из мозгов и порванной плоти языка. Кровь ручейком стекала по перекошенному рту и наливалась в лужицу, соединяясь с ручейком из пробитого живота.
– Фу… – Храповецкий вложил в свой хилый возглас всё отвращение.
– Не нравится? – усмехнулся