Двери самой темной стороны дня. Сен Сейно Весто

до потери связи с реальностью, в горах отчего-то медитируется так, будто ты еще не родился, а весь мир уже умер, – поутру выползать из спального мешка на свежий лесной холод и проваливаться в нирвану, обоняя присутствие диких нетоптаных трав, изнемогших целебными соками, постоянно чувствуя спиной оставленную не запертой дверь и тяжелое, нечеловеческое, древнее внимание огромного дикого леса в ней… И вот только тогда – тогда можно уже не замечать крадущихся шагов ночи. Тени, подбирающейся к рвущемуся огоньку, но время ее будет недолгим, коротки еще ночи, – и, хорошо зная это, она будет молча стоять рядом, стоять над душой, не давая спать, тихо переливаться пылью звезд, и это хорошо, так правильно, потому что на многие километры и километры вокруг не найти ни одного лицедея в дорогом костюме и нумизмата с широким затылком. Они рождаются в бетонных коробках, говорит Зено. Умирать они тоже предпочитают там, время вне их – лишь переход от одной коробки в другую. Словно в этом их предназначение. И по всему, так оно и есть.

      – Люди, – очень серьезно произнес Штиис, приближаясь. Он пальцами сбил с подбородка капли воды. – Показалось, может… На той скале, по-моему, кто-то есть.

      Работавший до того челюстями дед медленно поднял обветренное лицо. Его чуть скуластые заросшие редкой щетиной коричневые щеки больше не прятали иронию. Теперь это было лицо вынужденно тренированного человека, привычного к законам леса и его поворотам. Гонгора знал, что тот работал над своим телом, как работают над своим оружием, – всю жизнь. На дороге у него лучше было не вставать.

      Он слышал, что раньше, давно, дед был не то инструктором, не то штатным экспертом по выживанию, и его библиотека оказалась здесь в лесу не просто так. О прошлом он вспоминать не любил.

      Дед вернул горячую кружку в траву и всмотрелся в ближайший утес. Утес наполовину спрятался за рыжими искривленными стволами деревьев. Лес висел на отвесных склонах и не падал. Страшно было подумать зависнуть там без страховки.

      – Это тебе в самом деле показалось, – сказал дед. – Никого тут быть не может.

      Штиис, прочтя надпись на картинке, аккуратно развернул конфету.

      – А правда, что здесь чужаков не любят?

      – А где их любят, – ответил дед.

      Пригубив и решив не торопиться, он выбрал другую шоколадку.

      – Ты про каких чужаков спрашиваешь? Коммерсантов не любят, это верно – просто не выносят. Археологов – эти все норовят последние могильники распотрошить.

      Не спится им, понимаешь, пока есть еще на свете не тронутые могильники. Приезжают. Копаются в пещере, как у себя в огороде, достают палец. Палец оказывается доисторическим. Новое словно в антропологии. Специалисты бьют на кухне посуду. Тогда что они делают. Называют эту самую пещеру своим именем, аккуратно заточенным под свою нацию, а местного доисторического предка называют именем пещеры. Как выясняется, новый вид разумных. Все аплодируют. В мире шум. То, что у той пещеры несколько тысяч лет свое имя и имя то коренного населения – ни слова. Ни в одном научном издании. Потому