Псих. Антон Филинин

месте, не было только обещанной подружки. Она, как полагается женщинам, знающим себе цену, опоздала. Увидя её мне стало сразу понятно, что она одна из них, из роковых. На них-то у меня развита чуйка, за три версты чую. Руфина, такое необычное имя дал ей её батюшка. Не знаю были ли там еврейские корни, но красота её была неоспорима, а еврейки редко отличаются подобной миловидностью. Зачастую они бесформенны, с толстыми ляжками или вовсе не имеющие талию. Руфина же была, как березка стройная, русые длинные волосы едва касающиеся попы, и глаза её были полны какого-то благородства, как может быть у знатной графини. Одета она была тоже в лучших традициях парижских домов моды. Кожаные брюки, леопардовая шубка и сапожки в стиле БДСМ на массивной платформе. В общем вы поняли, девушка непростая, к таким ещё особый подход нужен, который я – поэт, авантюрист знаю.

      Придя домой, авантюрист превратился в гостеприимного хозяина, старающегося создать для всех благоприятную атмосферу. Вино и музыка, которую я долго настраивал в связи с устаревшим iMac, в конечном итоге сделали своё дело. Девкам захотелось танцевать, я и сам был не прочь, тем более играла музыка 80х. Движения тех времён я хорошо знал с клипов и концертов того времени. Григоришин и остальные ребята пошли на кухню, курить свои джоинты, а дамы остались со мной, на воображаемом танцполе. Забыл сказать, помимо меня одиночки, был ещё один парень с гусарскими усами. Он был на два фронта, всё метался между кухней и Руфиной. Шептал ей что-то на ушко и снова растворялся в табачном и марихуанном дыму. Не помню, как так вышло, к тому времени я изрядно поднакидался, что она меня поцеловала. Было это неловко, неуклюже я бы сказал, губами в щёку. В тот момент я расценил её жест, как приглашение, зеленый свет. Только бери и действую. Нет, не подав и виду, я продолжал дальше пить и танцевать, уделяя внимание всем без исключения. Кружил я и Аню, (девушку Григоришина) и Руфину и девочка Соня в кожаной юбке все время ко мне подходила, пыталась завести разговор. Выйдя один раз на кухню, я всё же с ней столкнулся. Она узнала о том, что я переживаю сейчас разрыв отношений, и всё удивлялась, приговаривая: «Бедненький. Чего ты так переживаешь? Всё наладится. Найдёшь себе ещё девушку». Мне её банальные успокаивания и нахуй не сдались, в душе у меня, итак, творилось бог знает что. Простой человек менее болезненно перетерпел бы смерть любви, авось и не заметил бы. Я же поэт, я же мать возьми, лирик ебанный, острее всё чувствую. Я как лакмусовая бумажка, стоит мне только опуститься в раствор ностальгии, как тут же реагирую. Днями могу подавленным ходить. Потом она самодовольно заявила, что подобные ощущения ей не знакомы, что мол она всегда была инициатором расставания. Все так говорят. Ебал я вас всех инициаторов и инициаторш.

      Залетев на танцпол и зажав Руфину в объятиях, поэт-авантюрист вернул ей ничего незначащий поцелуй в щёку. Они присели выпить, изредка как бы побаиваясь, посматривали друг на друга. Впервые вижу, чтобы так изыскано пили. Я предположил, что у неё всё-таки было советское воспитание. Музыка, о которой мы говорили между