– Мне страшно, – ответил мне ребёнок так жалко, что я едва сдержалась, чтобы не выругаться сквозь зубы.
– Я с тобой, – я чмокнула Алёну в золотистую макушку и поднялась с дивана вместе с ней.
Прошмыгнув сквозь коридор мимо кухни с ребёнком на руках, я закрываюсь изнутри, пододвигаю хлипкий стульчик, на котором, я убеждена, умывалась ещё сама Антонина, причём, в эту же самую раковину, даже не мечтающую об эмали, ставлю девочку, и сама усаживаюсь на унитаз рядом с перекисью в руках. Пока через шипение из-за саднящих ладошек Алёнка умывает покрасневшее личико, я протираю влажным кусочком ваты ей коленки, так, на всякий случай, и делаю вид, что совсем-совсем не вздрагиваю, когда ещё более хлипкая, чем входная, дверь дрожит от мощных ударов по ней.
– Вылезайте! – гаркнула Антонина, а Алёнка замерла, уподобившись суслику. Тяжело вздохнув, я нащупала в кармане на колене перцовый баллончик, об эффективности которого ни у кого не было никаких иллюзий, потому что пару раз я уже заливала ей им глаза, и открыла дверь. – Явилась!
– Отвали, – отмахнулась я и протянула Алёнке руку. До разжиженного алкоголем мозга мои слова дошли не сразу, поэтому разъярённый рёв раздался нам уже в спины, и я едва успела закрыть за Алёнкой дверь, чтобы дитё не попало под раздачу. Она и без меня прекрасно знает, что надо покопаться в моём рюкзаке – я без еды не возвращаюсь, знаю, что эти гоблины ребёнку даже снега зимой не дадут. – Чё?
– Ты как с матерью разговариваешь, дрянь?! – проорала мне в лицо женщина, а я, не скрываясь, скривилась от запаха перегара и табака, смешавшихся в блевотный коктейль, и посмотрела на неё как на законченную идиотку.
– Ты мне не мать, чучело, – убийственно-спокойно ответила я. – Ещё шаг ко мне сделаешь, я тебя опять перцем залью, поняла?
– Только попробуй, – прошипела она, наверняка желая, чтобы меня пробрало от её злости, но мне было только смешно – она покачивалась от количества выпитого и была похожа на медведя-шатуна очень жалкой конституции. – Шаболда неблагодарная.
– Именно так, – покивала я. – Ты сдохнешь от своей синьки – я на твоей могиле станцую.
Я оставила женщину задыхаться от возмущения моим непозволительным поведением, и зашла к Алёнке в комнату, не забывая защёлкнуть за собой щеколду. Хлипкая, конечно, защита, поэтому я ещё десяток секунд прислушиваюсь, не собирается ли эта туша вломиться в нашу комнату, но воспоминания о последнем разе, когда я распылила перцовый баллон, были ещё свежими, и она решила со мной не связываться. Вот и славно.
Потрепав жующую малую по макушке, выхожу на балкон, шумно втягиваю холодной воздух через нос, выдыхаю объёмные облачка пара через рот и не разрешаю себе плакать. Толку от слёз не будет, легче жить не станет, а утро испортят больная голова и опухшие глаза. Ни к чему это.
– Это был первый из рассказов про Маугли, – подвела итог сказки я. – Всё, спать.
– А где