Город химии – я помню нашу гордость
И туман, что над землей скитался.
Желтый и тяжелый, как песком по горлу,
Над рекой солёной с берегом огромным.
Белые березы, согнутыми спинами,
Вместе с нами шли вы днями сиротливыми.
~
Я в свой город верую
И в народ живущий!
Всё, что в силах сделаю
В этот день грядущий!
(90-е)
На краю города
Лес осенний за порогом,
Свет сочится сквозь листву.
Нас оранжевые тропки
За собою уведут.
Чуть колышутся травинки,
Воздух пьется, дышится.
В серебристых паутинках
Город еле слышится.
Шаг назад, асфальт и лужи,
Серые дома.
Здесь живут мои родные,
Здесь живёт семья.
Новый город, новых строек,
Уголок любви, тепла.
Стал для многих сердцу дорог,
Ближе стал в заботах дня.
(2016)
Люди-тараканы
В черепной коробке дома
Ходят люди-тараканы,
Молотком ломают стены
И кричат в угаре пьяном.
Даже как-то не удобно —
Рядом тихие соседи.
С небоскрёба едет крыша
И с петель срывает двери.
Там Содом и там Гоморра.
Там все люди Вавилона.
Там общага и бушует
Дофамин с тестостероном.
И такая тишина
И такая тишина…
Птенчик-солнце клюнет в небо.
Ляжет алый шарф плацебо
На замёрзшие дома.
Споро, без гвоздей и молотка
Споро, без гвоздей и молотка,
Громоздили стены облака.
Так тоскливо в городе-колодце
Без лучей живительного солнца.
Пока мы пили чай на кухне
Пока мы пили чай на кухне
Случился в мире снегопад.
И с пудрой сахарной зефирки
На бёдрах города лежат.
Дышала ночь колодцами
Дышала ночь колодцами,
Читала окнам Бродского,
Хрустела под подошвами
Обиженного прошлого.
Город, грусть, фонарь и кошка
Город, грусть, фонарь и кошка.
И медведь стучит в окошко
Белой лапой, снежной крошкой
Рассыпаясь по дорожкам.
На четвертом этаже в девятиэтажном доме
На четвёртом этаже в девятиэтажном доме
ЖИла дружная семья, вы с ней точно не знакомы.
Слева южная семья, восемь славных милых деток.
И по диким завываниям – выпускали их из клеток.
Снизу сложная семья, мебель рушилась и стёкла.
Грохотал армейский рок, их в подъезде каждый проклял.
Образцовая семья с правой стороны в квартире —
Чистота и тишина проповедовалась миру.
А под ними в тишине редкой, оттого ранимой
Бабка