Она взяла кружку, выплеснула молоко в чубушниковый куст и закрыла окно. Куст в ответ сошел с ума: замолотил ветками в стекло и выплюнул какую-то белую пену. Как будто молока в него попало целое ведро, и оно все вскипело и убежало. По сравнению с этим зрелищем подвывания Горошины могли сойти за продолжение передачи «Спокойной ночи, малыши!»
Лихомара проснулась ни свет, ни заря – туман еще не до конца рассеялся. Ее разбудили слова: «Где же моя панамка?!» Слова прозвучали не снаружи, а внутри и подействовали так, что ей стало сухо, хотя кругом была вода. Раз в жизни решила искать виноватых – и вот, пожалуйста. Сидела бы дома!
«И что на меня нашло?» – думала она. В конце концов, чтобы трясти и знобить, незачем забираться на дачи. Рано или поздно каждый дачник сам отправляется через лесок к болоту – гулять. Да лихомара до вчерашнего дня летом на дачи и не летала. Только в апреле и в октябре, когда на улицах и на участках пусто. Просто в слове «дача» есть что-то хорошее, вот она и пыталась понять, что…
Прекрасную панаму она давеча подхватила с травы, не удержалась. Надо ж было чем-то себя утешить после такого конфуза. Она оказалась легонькой – «то, что ветер носит», как подруга говорила. Лихомара до захода солнца вертелась в ней над водой, не могла наглядеться на свое отражение. Думала, где будет хранить это сокровище, чтобы не размокло. Панама-то смотрелась на ней куда интересней, чем та шляпка на подруге!
А к вечеру к лихомаре под панаму закралась ужасная мысль. Одно дело, когда вещь потерялась во время охоты: ищи шляпку в поле! И совсем другое, когда ее обронили на дачном участке размером чуть больше графского дома.
Что же получалось? Что она эту панаму… украла? И кто тут виноватый, скажите на милость? Лихомару начало потрясывать и познабливать. А она ведь сроду чужого не брала!
– Верну! – решила лихомара.
Даже не стала ждать до утра, хотя бывший пруд уже наполнялся туманом, а это значило, что того и гляди туман повалит в лесок и, будет, как обычно валить, пока не остановится у дачных ворот. Подруга, которая в тумане видела хорошо, утопить в нем свое Зайцево не могла – а пробовала. У нее над прудом, над самой ряской, стелился по утрам реденький туманчик – и только. Может, и по ночам стелился, но лихомара после захода солнца в гости не летала, боялась на обратном пути заблудиться в собственном тумане, который был, на самом деле, чужим.
– Как ты его делаешь? – допытывалась подруга.
И все не верила, что лихомара тут ни при чем. Само. Природное явление, так сказать. Просто каждый вечер приходила одна дачница, стояла на бугре под ивой, смотрела на речку, потом уходила. И сразу начинался туман.
Дачницу хотелось назвать теткой, хоть это и невежливо. Вид у нее был такой, будто она редко пользовалась словами «спасибо» и «пожалуйста» и вряд ли догадывалась, что существуют фразы вроде «Добро пожаловать», или «Прошу прощения», или «Рада вас видеть». Пожалуй, она никого не рада была видеть. Крайне недовольно