– Понял, понял, – засмеялся Данис, – не надо меня щипать. Я тебя ждал…
Он достал из кармана бычок и начал чиркать спичкой, ворча недовольно: «Вот, зараза, не зажигается, отсырела, что ли?» Сломав две спички, он обратился ко мне: «Малыш, посмотри, может, твои сухие?». Я уже собрался было изобразить из себя обиженного за «Малыша» и в отместку ответить отрицательно, но вмешалась Зухра. Она забрала из рук парня коробку и чиркнула спичкой.
Пока Данис курил, я обдумывал ход, как ему ответить тем же «камнем», который он бросил в меня. Хотя в этой детдомовской кличке ничего обидного не было. Ведь каждый воспитанник имел кроме имени и прозвище. Кого-то обзывали Ослом, кого-то Сорокой, а одного из мальчишек – Мужиком. Даниса же звали Чердаком. Был у нас и свой Гиммлер. Обычно фашистские прозвища давали тем, у кого отцы вернулись из плена. До третьего класса меня обзывали «Уткой» за болтливость. Привык и не обижался. Я и впрямь был говорливым, всегда кому-то что-то рассказывал, спорил и из-за этого постоянно имел с кем-то конфликт. «Малышом» первый раз обозвал меня бывший завуч. Он тоже пробыл у нас недолго. Однажды поссорился с директором, когда в пионерской комнате отмечали День Победы. Врезал ему между глаз и отчалил по-тихому. Он и нарек меня этим прозвищем во время утреннего построения. Я ростом не вышел, мои сверстники были уже чуть ли не на голову выше меня. Во время построений по группам я всегда уныло стоял замыкающим. И вот впервые появился этот завуч, огляделся и обратился ко мне:
– Ты, малыш, как тут оказался? Заблудился? Топай в свою группу, к маленьким…
Все засмеялись, а после, будто договорились, сначала пацаны, а затем и девчонки начали обзывать меня «Малышом». Я обижался, не желал быть таковым, хотел быть большим и сильным. Раза два пришлось даже подраться, доказывая свою правоту, но ничего уже сделать не смог. Прозвище прилепилось ко мне как репей. Потом привык.
Данис все еще пытался, обжигая губы и пальцы, выжать из окурка последнее. Мне стало жаль парня. Я встал, медленно достал из мешочка портсигар, а из него пачку папирос и протянул ему со словами: «На, не мучайся, обожжешь губы и не сможешь целоваться!». Камнем не стал кидаться, а вот немножечко уколоть его за живое попытался.
– Откуда? – обрадовался Данис, соскакивая с лежанки, и, не обращая никакого внимания на мой язвительный тон, прижал меня к груди. – Спасибо тебе! Малыш ты мой родной! Ты настоящий брат! Где достал?
– Нашел, – соврал я, наслаждаясь произведенным эффектом и уже сожалея, что зря обижался на него. «Малыш» вместе с «ты мой родной» очень даже звучит приятно. Тем более: «Ты настоящий брат!», это вообще здорово!
Мне не хотелось при Зухре рассказывать ему, что на прошлой неделе на прополке мака я эту пачку с портсигаром стащил у хромого бригадира нашего отделения колхоза. Человека жестокого, постоянно поднимающего руку на любого, будь то колхозница или ребенок. Случилось это