Художник велик, когда он поднимается от мелкодумья «нормальной», бытовой, обычной жизни до высот понимания истин библейских – каждому человеку дарована от рождения частица Божественного огня. Того, который, вероятно, неосознанно имеется в душе любого существа, но разгорается дивно только от осознания связи малого, личного со всем человечеством, и прежде всего – со своим народом.
Личная судьба любого человека, и тем более художника, у каждого своя. У кого-то старт жизни легче и проще. Скажем, Александр Пушкин, стихи которого Татьяна Лиознова любила, как и Блока, Тютчева, Заболоцкого, с детства рос в мире искусства дворянского, на французский манер. И ему пришлось к высотам своего творчества пробиваться через сказки Арины Родионовны, погружения в стихию народной жизни на ярмарках, наконец, изучения сути пугачевского бунта не только по документам, но и по живым впечатлениям его участников и свидетелей. Правда, теперь открылись и такие неведомые страницы жизни, как история встречи поэта с волхвами ещё в лицейские годы. Встреча, которая открыла ему скрытую глубину древних народных сказок и пророчеств о судьбе России на долгие века. Иносказательно, разумеется. А ключ к пониманию своих пророчеств и иносказаний скрыл он в рукописи, которую тайно доставил на Дон в 1829 году наказному атаману Всевеликого войска Донского Дмитрию Ефимовичу Кутейникову, герою Отечественной войны 1812 года, другу генерала Николая Николаевича Раевского, с сыновьями которого Пушкин дружил. Доставил её, написанную на старофранцузском языке (!) с шифром, который доверял хранителям рукописи и наказом открыть миру лишь через 150 лет, исключения делая только для самых светлых и мощных умов России. Совсем по-другому предстаёт образ Александра Сергеевича Пушкина как знатока глубинной жизни народа, как зрелого государственника, ещё и из мемуаров графа Струтинского о личной, с глазу на глаз, встрече Пушкина с императором Николаем I. Но это уже другая история…
Иным был путь другого гениального поэта, Сергея Есенина – от простой крестьянской жизни с её ладом к высотам общечеловеческой классической культуры.
Я люблю сравнивать самые ранние стихи этих истинно национальных русских поэтов. Помните, как «француз» (лицейская кличка Пушкина) откликнулся на задание написать о розе?
Где наша роза,
Друзья мои?
Увяла роза,
Дитя зари.
Не говори:
Так вянет младость!
Не говори:
Вот жизни радость!
Цветку скажи:
Прости, жалею!
И на лилею
Нам укажи.
Безжалостная легкость, порхание мотылька… А у Есенина в те же 14 лет, помните?
Там,