Первое ледяное прикосновение куриной тушки к лицу проникло под кожу новокаином, заморозило, притупило расцветающий синяк. Птица поморщился, так и продолжая скрючившись сидеть на табуретке, пока курица, размораживаясь, не начала капать и опять портить его джинсы. Он немного потерпел, прикрывая глаза, а затем отнял от лица тушку, мысленно прикидывая, сколько дней у него получится питаться этой курицей и не покупать вредную, но такую любимую китайскую лапшу с экстраострыми приправами.
«Завтра сделаю суп, а потом остатки можно пожарить и навернуть шаурмы», – рассеянно думал он. Да, это звучало как рабочий план. Птица отправил куриную тушку морозиться дальше, а сам побрел в комнату, чтобы наконец упасть на кровать, завернуться в одеяльно-подушечный кокон и совсем чуть-чуть пожалеть себя и свой дурной язык, который в очередной раз не удержался и что-то ляпнул перед сомнительными незнакомцами.
Пуховое одеяло заглушало ливень за окном, погружало в защитный вакуум, и Птица не заметил, как начал засыпать куда раньше привычного времени. Его скула ныла, наливаясь фиолетовым синяком. Хотелось угнездиться поудобнее и перевернуться на другой бок, но перспектива впечататься пострадавшим лицом в подушку его не воодушевляла. Сквозь дрему он недовольно посапывал, сворачивался улиткой, поджимая ноги. Голова у него кружилась вертолетами. Уже проваливаясь в сон, он смутно подумал, что так после удара не должно звенеть в мозгу, но и эту мысль додумать не удалось – он уснул.
Его сны почему-то пахли сигаретным дымом и мокрым асфальтом после осеннего ливня. Он снова очутился в облаках – на этот раз пушистых и белых. Они забавно пружинили под его ногами, как будто он пытался ровно и четко вышагивать по батуту, но вместо этого подпрыгивал.
«Смотри, что я тебе припас», – услышал Птица позади себя голос. Он обернулся, и все погрузилось в туман. Разглядеть говорящего не получалось. Все, что он видел перед собой, – протянутую руку, держащую пачку сигарет. Птица непонимающе, на автомате перехватил чуть помятую пачку, а она неожиданно потяжелела, как будто стала весить пару тонн. Птица, не удержавшись на ногах, ухнул вниз через пружинистое белое облако, все еще сжимая в ладони дурацкую пачку. За спиной послышался шум стаи птиц, вдруг одновременно затрепетавшей крыльями, но, обернувшись, Птица увидел, что не их это крылья, а его. Его сердце забилось бегущим марафонцем, в голове загудело, и вот он уже проваливался сквозь первое налитое темной водой дождевое облако – снова.
Разбиться о сонную землю он не успел, резко подскочив на кровати. В ушах у него звенело, он весь вспотел и тяжело дышал, как будто сам,