В то же время новые слова, отсылающие к старым обозначаемым, не являются «невинными» и пустыми ярлыками, лишенными самостоятельного значения. Даже если новое слово является чистым неологизмом, не существовавшим до того, как его ассоциировали с каким-то новым или старым явлением, оно несет в себе отличительную коннотацию, указывающую на стремление порвать с узами норм и традиций. И если одни языковые контексты более открыты для подобных инноваций (например, ранний Советский Союз, принявший большевистский новояз с его неологизмами и аббревиатурами128), то другие остаются консервативными (например, современный исландский язык, носители которого до сих пор могут читать литературу, написанную на древнескандинавском языке тысячу лет назад).
Аналогичным образом, когда старые слова используются для обозначения недавно возникших понятий и объектов, они тянут за собой часть своей дискурсивной генеалогии. Эти генеалогии не обязательно всецело определяют то, как носители языка, используя конкретные слова, думают о категориях, к которым обращаются. Тем не менее они могут влиять на контекстуальную интерпретацию и, безусловно, имеют значение, поскольку проливают свет на часто извилистую историю понятий, которую те проходят, прежде чем обрести современные комплексные значения129. Иными словами, дискурсивные генеалогии помогают продемонстрировать, что значения, как и политические формации130, могут быть подвержены эффекту колеи. Слова, как правило, сохраняют (но и выборочно теряют) свои коннотации на протяжении всей истории их разговорного и письменного употребления.
В этой главе я начинаю реконструировать историю понятия великая держава. Важно отметить, что я не пытаюсь представить эту историю как непрерывное и неуклонное улучшение и исправление, которое ведет к наиболее чистой и семантически последовательной версии понятия в его современном употреблении. Вместо этого я реконструирую генеалогию несколько странного (при внешней оценке) и иногда противоречивого комплекса смыслов, определяющих великую державу сегодня как продукт локальной политической истории России, а также ее политических взаимодействий с внешним миром. Я рассматриваю это понятие как синтез качественно различных представлений о политическом величии, международных иерархиях и способах международной социализации.
Таким образом, это будет скорее история семантических сдвигов, чем история преемственности. Это будет история различных дискурсивных модусов и гегемоний, которые конкурировали между собой и вытесняли друг друга. Все эти модусы и гегемонии продвигали свое понимание того, что значит