И тут он опять совершил страшный грех. Конечно, понял он это уже потом, когда вернулся. И вспоминал теперь об этом, встречаясь с глазами бывших односельчан. Если бы он тогда поступил по-другому…
Все получалось, так, словно это было предопределено: продукты, и вещи в дорогу уже уложены; патроны, и оружие он приготовил; и даже деньги, припрятанные на всякий случай, тоже уже упакованы и спрятаны. Хотя на помощь денег в тайге он не рассчитывал, но выбрасывать не стал. Не большой груз, плеч не оттянут. И он уверил себя, что бог, наконец, повернул к нему свое лицо. Благословляет его.
Первой ласточкой, говорящей, что это не совсем так, стало то, что уехать на санях, им не удастся. Обе его ездовые лошади пали. Непонятно почему: ни следов раны, ни следов болезни он не нашел. Тогда, наплевав на все правила и обычаи, он побежал по деревне. Деньги есть, куплю любую лошадь. Лучше бы он тогда не бегал. Не видел бы этого. Он обошел всех трех хозяев, имеющих справных лошадей. Он точно знал, что эти мужики не ушли в тайгу на свои охотничьи участки.
Но лошади оказались мертвы и у них. Впрочем, как и вся остальная живность в деревне. Собаки, кошки и даже куры. И это оказалось не самое страшное. Куда страшнее оказалось то, что произошло с их хозяевами. Все мужики, к которым он заходил, чтобы договориться, оказались точно такими же, как и его дочь. И не только мужики, но и бабы и дети. Дьявол забрал души у всех. Все смотрели на него страшными белыми бельмами. Впервые до Порфирия стала доходить страшная правда. Та, которую пыталась донести до него дочь: Из всех жителей деревни, лишь у него, дьявол не забрал душу.
Чтобы убедиться в этом, Порфирий заглянул еще к нескольким односельчанам. Самым гнетущим оказалось то, что все они, завидев его, начинали уговаривать – не противиться, а сдаться. Принять то, что ему предлагают. То есть говорили все то же самое, что говорила Анечка. Словно во всех головах, жили одни и те же мысли. «Человек удивительная тварь, – думал Порфирий после этих визитов. – Привыкает ко всему. Даже к демонам в обличье односельчан». Сейчас, когда они не бросались на него, и не пытались сделать какую-нибудь пакость, они уже не вызывали у него такой страх, как раньше. Брезгливость – да. Даже омерзение. Он всеми силами старался, чтобы не один из соседей не прикоснулся к нему. Но ужаса, как тогда, когда все это началось, уже не было. И еще его поразило, что соседи стали друг другу словно чужими. Родители не переживали за детей, а те, совсем не ценили родителей. Он видел, как сын Боровиковых, парень тринадцати или четырнадцати лет, бесцеремонно оттолкнул мать, которая мешала ему пройти. Толчок был настолько силен, что женщина упала. Сам отец Бровиковых, Иван, сидел за столом. Он повернул голову, посмотрел страшными пустыми глазами на барахтающуюся на полу женщину, и равнодушно