Вижу образ вдалеке
«Вечер, лёгкий туман…»
Вечер, лёгкий туман,
небо задёрнуто
золотисто-молочной тканью,
и не видно, что там.
Может, там скучающий скептик?
Или хрустально-синее, голое, непристойное
ничто…
Стальные серые глаза,
обведённые тенью
бессонной ночи,
смотрят из зеркала
на меня.
На плоскости бумаги в двухмерном мире
эти строки рядом, но в другом мире…
«Ты просыпаешься в темноте…»
Ты просыпаешься в темноте
И корчишься в гробу дешёвой гостиницы,
А руки тянутся к образу,
Черты которого со временем забылись,
И ты вспоминаешь приходящие сны:
Колдовские, острые, напряжённые,
И, словно разряд электрической зари,
Они озаряют тебя без устали.
Ведь раньше улыбка не слезала с лиц,
Твоего и того, призрачного,
А теперь мысли разобраны на куски
И ютятся, как в больнице, в колбочках.
«И я не удивлюсь, если сейчас круглыми медленными дымами…»
И я не удивлюсь, если сейчас круглыми медленными дымами
поднимутся вверх купола
и пожилая луна улыбнётся чернильно,
как та!
И под чёрными шторками опущенных век
не видно больше синего-синего неба,
а видны чёрная-чёрная тишина
и искры разгорающегося огня,
и чувствую рёбрами сердца своего стук!
Железные прутья мешаются,
не хватает места, тесно ему,
и вот я перед стеклянными стою дверьми,
где золотыми символами имя – Мы!
«Вижу образ вдалеке…»
Вижу образ вдалеке,
он шатается слегка,
снег, как пёрышко, летит,
под ногами кутерьма.
Поднимаю шаг слегка,
побыстрее до небес,
и срывается рука
вниз, на твердь, быстрей лететь.
Только темень, только снег,
и летает лейтмотив
об обряде и судьбе, той,
чтоб век ещё пожить.
Обрывается струна,
и кладётся вдаль смычок,
тот, что так играть хотел,
тем, что музыка была.
Разжигаются костры,
и летят туда огни,
глаз и белый пуха снег
там ложится не спеша.
И из холода в огонь
наши души, наша плоть
раскрывается во мне,
раскрывается в тебе.
Летний гомон, запах трав
и звучание-стрекот,
как же здорово сейчас,
вот бы это всё всерьёз!
Гаснут угли на снегу,
снова пуха рой вокруг,
и,