– Сколько ж они стоят, эти джинсы? – заинтересовался папа, отрываясь от «Науки и жизни».
– Сто пятьдесят, – робко прошептала я, ожидаемо понимая, что услышу в ответ.
– С ума сойти! Какая-то тряпка не может и не должна столько стоить! Совсем вы там обалдели! – Папа еще долго не мог успокоиться. – Как это можно допустить: советская молодежь сдается в плен американскому золотому тельцу! Какие-то джинсы у них – предел мечтаний! Докатились! Мы – страна победителей, и так унижаться… даааа, с такой молодежью коммунизм не построишь!
Папа свято верил в построение коммунизма в отдельно взятой стране и был настолько слеп в этой истовой вере, что мне откровенно было его жаль, особенно потом, когда в девяностые годы все грохнулось. Папа, как лошадь в шорах, честно трудился во славу СССР и не замечал, что творится. Я же упрямо стояла на своем:
– Мне не нужны никакие другие подарки, потратьтесь один раз, подарите просто деньги. Ну, посчитайте, вы же – экономисты, сколько бы вам пришлось купить за год подарков своей единственной дочери, и выдайте эту сумму сейчас. Я ведь у вас даже на обед и проезд не беру, мне хватает стипендии.
– Ну, сто пятьдесят за год мы, положим, не потратили бы, – проворчал папа, – буржуинство все это…
Маму я все же сумела убедить, а она уже как-то уговорила папу. «Строитель коммунизма» долго кипел и булькал от негодования, но в ноябре родители торжественно вручили мне конверт, в котором лежало четыре фиолетовых бумажки по двадцать пять рублей и одна зеленая пятидесятирублевая, до сих пор мной не виданная.
Оставалось достать настоящие джинсы. В универмагах они не продавались, только в валютных «Березках». С валютой никто из моих знакомых дел не имел, оставалось найти надежного фарцовщика, который не подсунет польскую или индийскую подделку. Мои продвинутые сокурсники водили знакомство с нужными людьми, торгующими заграничными вещами. Фарцовщики продавали вещи вдвое-втрое дороже номинала, что считалось спекуляцией и строго каралось советскими законами, но тем, кто сам не имел возможности выбраться за границу, приходилось тайно покупать именно у фарцы. Сегодня вся торговля на этом зиждется: покупаешь дешевле, продаешь дороже изначальной цены, а в семидесятые – восьмидесятые фарцовщики и спекулянты побаивались милиции и торговали из-под полы.
– Иметь надо «вранглеры» или «левисы» (Wrangler, Levis), они самые лучшие, – деловито учила меня Танька, моя нынешняя лучшая подруга.
Таня Львовская с первого курса ходила в фирменных «вранглерах», вызывая зависть у необеспеченной женской части курса и восхищение у мужской. Танька договорилась с Олегом Кошкиным, который с весны добивался ее благосклонного