И потом, хотелось сохранить в походном блокноте то, что могут заслонить яркие, как корабельные флаги расцвечивания, события. Итак, этюд, который я назвал…
«В Балаклавскую бухту солнечной бригантиной входила весна, которой рукоплескал каждый, кто не ослеп душой. Оставив по левому борту беззубый зев базы подводных лодок, гостья беззвучно отдала породивший радугу якорь, и сразу же за казенными палисадами началось движение.
Приход парусника приветствовали простуженные флюгеры и деревья миндаля. Все в розовом, они напоминали разнаряженных барышень, которые из боязни пропустить дивное зрелище, привстали на цыпочки.
Лишь старый рыбак на причале выглядел безучастным. Он был слишком занят распутыванием сбившейся в ком лески, а его глаза цвета вылинявшего воротника матросской рубахи, похоже, утратили способность замечать солнечные бригантины.
Присаживаюсь рядом на швартовую пушку и протягиваю старику пачку сигарет. Покосившись на иностранное название, он молча выцарапывает сигарету и тянется к зажигалке. При этом щетина на его щеке от соприкосновения с воротником куртки издает соломенный шорох.
– Что за птица? – киваю на резвящееся в ладонях бухты пернатое.
– Гагара, – раздраженно, будто отряхивая просыпавшийся на брюки табак, отвечает рыбак. – Сволочь, на мальков кефали охотится.
Словно поняв, что о ней речь, гагара скашивает на нас глаза. В них – озорство и азарт. Покрасовавшись несколько мгновений перед объективом, она ныряет.
Ее полет в согретой солнцем глубине подобен волнообразному движению руки парящей над подмостками индийской танцовщицы. Но старик не видит ни подводных пируэтов, ни парусов бригантины. Он все еще пытается наладить снасть, такую же всклокоченную, как и одинокое облачко над Балаклавской бухтой…»
Эти, спонтанно выплеснувшиеся в походный блокнот строки могли родиться только здесь, на обласканном солнцем берегу. Но и они лишь отчасти передают настрой души, которую будоражило предчувствие перемен и рвущийся через теснину Байдарских ворот соленый ветер.
Правда, признаки зарождающейся эйфории появились чуть позже. А несколькими часами ранее экипаж без остатка растерявшего на дорогах второстепенного назначения былую прыть зеленого «козлика» пребывал в тревожном ожидании.
– Вот увидите, – каркал водитель Генка, – выпишут крымчане каждому из нас по персональному пендалю, и полетим мы взад быстрее собственного визга.
Второй член экипажа, он же владелец «козлика» Анатолий на заявление кормчего отреагировал презрительным хмыканьем. Похоже, сомневался, что на полуострове сыщется сапог такого калибра, который способен придать поступательное движение ста двадцати килограммам живого веса. Однако подозреваю, у самого внутри сидела холодная жаба. Такая же объемная, как и брюшко владельца «козлика». И вела она себя настолько беспардонно, что вначале сам по себе развязался галстук, а чуть позже рубаха принялась отстреливать пуговицы. Одна из них, скользнув по лобовому стеклу, вылетела через окошко на обочину Чонгарского перешейка.
– Хреновая примета, – каркнул во второй раз Геннадий. – Еще моя бабушка говорила, что потерять пуговицу – значит получить ремня по другую сторону штанов.
– И что, – робко поинтересовался я, – сбывалось?
– Не знаю, у кого как, но меня пороли. Не за утрату пуговицы, конечно. За более серьезные грешки… А вам, граждане начальники, я советую убрать табличку «Пресса» и на всякий случай разработать убедительную версию относительно цели поездки. Крымчане, если верить слухам, журналистов с Украины особо не жалуют.
Кандидату сельскохозяйственных наук Анатолию ничего придумывать не надо. Тем более имея в кармане приглашение в Никитский ботанический сад на выставку тюльпанов.
Однако и я особо не горюю. Крым для Донбасса испокон веку ближе Львова. А что смирился с самостийным тризубом, так кошка до поры до времени не обращает внимание на блох. Сидят смирно – ну и ладушки, принялись дырявить шкуру – извините-подвиньтесь.
На Чонгарском перешейке пестро от флагов, казачьих лампасов и оружия всех систем. Берданки, трехлинейки Мосина, дробовики. Не хватает только пищалей времен царствования Иоанна Грозного.
Правда, у взявшегося проверять наши документы подхорунжего погон с сиротской звездочкой придавлен ремнем укороченного автомата, а карманы «разгрузки» трещат от обойм.
Впрочем, это не придает ему агрессивности, да и сапожки, как я успел заметить, явно не сорок пятого калибра. Такие точно не годятся, чтобы отправить в обратный путь кандидата сельскохозяйственных наук.
– Цель поездки? – цедит сквозь зубы подхорунжий.
Берет у меня из рук паспорт, а у самого на лице гримаса. Похоже, молодой человек не испытывает