Ввечеру Абаим держал напутственное слово перед стражами, а наутро приступил к обязанностям. В положенное время с невольным трепетом постучался парадную залу Высокой обители – место, где император принимал всех, работающих в Тайном замке.
Император повелел ему войти. Воин исполнил приказание. Высокие, в три человеческих роста, двери немедля бесшумно и вроде как, самостоятельно закрылись. Абаим, не доходя трех шагов, опустился на колено, склонил голову, положа перед собой меч в ножнах. Молчание продлилось долго, очень долго, пока ждал слова государя, нового начальника пот прошиб. И только по прошествии этих мгновений, показавшихся Абаиму часами, государь приказал поднять взор – в его присутствии никто, кроме ближайшего круга самых доверенных лиц, да еще и родственников, коими род императора небогат был, не имел права стоять даже. Абаим незаметно, краем глаза, осмотрелся: высокая зала уходила в небесную синь, потолок раскрашен лазоревыми красками столь естественно, что казалось, барашки облаков, плывут в вековечные дали, а массивные колонны-деревья медленно качают малахитовыми кронами. По стенам залы шли забранные тонкими решетками стрельчатые окна, будто прорехи в глухом лесу; стекла омывал с утра зарядивший дождь.
Вошедший посмотрел на императора, стараясь не выдавать ни своего волнения, ни любопытства, ибо со столь близкого расстояния он видел впервые в жизни правителя Островной империи. На вид невзрачный сухой человек, невысокий, с волосами мышиного цвета и потихоньку разраставшейся лысиной на макушке. Если бы не яркий, шитый золотом и усыпанный сапфирами халат, подвязанный массивным серебряным поясом с золотой пряжкой, изображавшей битву горгульи со львом, государя можно было бы принять за собственного секретаря, недавно казненного астролога или даже советника по особым поручениям. Окажись господин в толпе, немедля слился бы с нею, исчез, растворился – от одной этой мысли Абаиму сделалось не по себе.
По счастью, на помощь ему пришел сам властитель. Приказав подняться, он отдал первый приказ начальнику своей стражи:
– Распахни гардины в левой анфиладе, пусть пропитается солнцем, – негромко, не разжимая зубов, произнес государь и, легонько шаркая серебряными туфлями, удалился. Абаим бросился исполнять приказание, чувствуя необычайную легкость на сердце, а в душе – песнь песней, ровно небесный посланец коснулся его крылом, прогоняя прочь дурные мысли. И едва исполнил, вернулся к Хандоге. Тот молча поставил перед ним стакан виноградной водки.
– Теперь я понимаю, – выдохнув в приятно пахнущий солодом