BMW Маяковский. Оганес Мартиросян

только с тобой! – рявкнул Владимир.

      – Ой, гроза, молния, гром, – испугалась Тэффи и поцеловала Есенина.

      – Понятно, играешь со мной, как с щенком, – Маяковский разбил пустую бутылку, ее осколки взлетели и стали звездами в небе.

      21

      Их пьянка на аллее не могла никак завершиться, расходились будто бы, пожимали друг другу руки и с новым пивом возвращались назад. Маяковский говорил:

      – Сейчас воистину женщины ближе к Богу, к высоте высот.

      Все слушали, а после слова «высот» Есенин вопросил:

      – Почему?

      – Женщина всегда была тучкой, а мужчина – утесом. Умом была слабей, в силу чего парила. И закрепилась там, на высотах. Сейчас пишет стихи больше и лучше мужчин. А стих – вертикаль. И еще: шарик летает, а гиря падает вниз.

      Тэффи аж хохотнула:

      – Шарик – он, гиря – она. Крест между мужчиной и женщиной. Христос – обоего пола, а значит – и иудаизм, и ислам.

      – Конечно, – согласился Блок, – но Вейнингер говорил, что женщина середина, а мужчина – крайности. Выходит, как один край мужчина все-таки ближе к Богу.

      – Крайности, да, – кивнул Маяковский, – но горизонтальные, так как мужчина – ислам.

      А Саша Соколов сменил тему:

      –Внутри каждой говяжьей тушенки пасется корова и выращивает теленка, который эту консерву купит и съест.

      Тэффи зардела:

      – Что бы сказал мой парень на эти речи и образы?

      Блок удивился:

      – У тебя есть парень?

      – Да, – кивнула Тэффи, – просто в отъезде.

      Маяковский расправил плечи:

      – Секс с одним партнером – дискриминация и геноцид двух других любовных отверстий. С женщиной должны быть трое. Да и Бог тоже любит троицу.

      Тэффи зардела еще больше, Маяковский продолжил:

      – В самом деле, секс с одним порождает старость и смерть у женщины. Отсутствие секса добавляет и истерию. Истерия – вагинал, старость – орал, смерть как анал. И победят эту троицу только три пениса Блока, Маяковского и Есенина.

      При этих словах Саша Соколов пожал руки трем поэтам, поклонился Тэффи и пошел, не касаясь земли и глотая пиво, текущее отовсюду, кроме горлышка, целующего губы его.