Давид и Коан обменялись беспомощными взглядами. Они и половины не поняли из быстрой, пересыпанной техническими терминами речи старика, который невозмутимо продолжал говорить с таким видом, словно не замечал их растерянности.
– И что? – нервно спросил Коан. – К каким выводам вы пришли?
Эрранс откинулся на спинку стула и взглянул на них с сожалением, как на людей, не понимающих очевидного.
– Разумеется, я пришел к выводам. Вполне определенным. Эта машинка не может быть ничем, кроме «Олимпии SG 3S/33».
– Вы уверены?
– Абсолютно. Шрифт так же ярко характеризует машинку, как человека отпечатки пальцев. Никаких сомнений. Особенно в наши дни, когда все заполонили компьютеры. Настоящая беда, если хотите знать.
– А нет ли у вас фотографии этой машинки?
– Я так и знал, что вы попросите. Вот.
Хозяин ловко вытащил фотографию из кипы бумаг и протянул ее им. Коан с Давидом уставились на изображение белой пишущей машинки с черной клавиатурой. То, что старик определил ее по единственной странице текста, казалось не то магией, не то фокусом.
– А вы знаете, что первым из великих писателей использовал пишущую машинку не кто иной, как Лев Толстой? Да, с 1885 года. Его дочь перепечатывала рукописи. Думаю, она была самой опытной из первых машинисток в Европе. Представляете, сколько у нее было практики, учитывая объем толстовских романов? А вы читали «Анну Каренину»? Мне часто приходит в голову, что я очень похож на Левина. У меня тут совсем как в его поместье, правда?
– Бесконечно вам благодарны, сеньор Эрранс, – произнес Коан, незаметно пиная Давида по щиколотке, чтобы тот поскорее выходил. – Вы проделали огромную работу. Мы вам очень обязаны. Моя секретарша пришлет вам чек.
И оба выскочили на улицу, не дав старику ответить.
Отдел графологической экспертизы в жандармерии поражал своим контрастом с лавкой старика Эрранса – и размерами, и особенно чистотой и элегантностью интерьера. Высокие книжные шкафы были заполнены папками с документами, книгами по психиатрии, психологии и философии. На большом, сверкающем полировкой письменном столе были видны только маленькая лампа, несколько ручек на подставке и аккуратный лоток для бумаг.
Сидя в кресле за этим прекрасным столом, их ждал Иван Бенет, эксперт-графолог. Высокий, одетый красиво, но без дешевого шика, он молча, бесстрастно взглянул на них – большие зеленые глаза блеснули в мягком свете лампы. Давиду показалось, будто они видят его насквозь. Иван держал в руках то самое письмо издателю, которое было вложено в первую бандероль от Мауда.
– Прежде всего,