– Две полторажки «Жигулей», – смело выдала она.
– Барных?
– Ага.
– Женюсь, – крикнул кто-то из присутствующих, и все задорно заржали, чем вывели меня из ступора.
– Всегда пожалуйста, мадам!
– И фисташек грамм двести!
– Великолепный выбор. Что-то еще?
– Нет, спасибо.
– Как скажете, мадмуазель.
Барышня сунула мне бумажку с Ярославом Мудрым и сладостно сказала: «Сдачи не надо!»
В тот миг я понял, что влюбился. И не я один. Пока наливал вторую, девчуха забрала с прилавка налитую, ей в этот вечер можно было уже все, и лихо саданула с горла. Пила жадно. Что-то лилось мимо рта и утекало куда-то вглубь ее горячего летнего платья. Кто-то зааплодировал. Стоя, понятное дело.
– Катюха? – удивленно спросил недалече стоящий изрядно подпитый поц, а потом заорал, – Мужики, да это же Катюха, моя первая любовь. Идем к нам, моя ненаглядная!
– Пиздишь! – кто-то парировал ему, за что получил в свои телеса, видно не было, но шлепок услышали аж в соседнем районе.
Началась битва. Все против всех. Человек пятнадцать. Под звуки сражения я отдал даме ее богатства, она с вызовом и девчачьим задором подмигнула мне и, виляя задницей, быстро ретировалась в машину, которая с буксами тронулась и умчала вдаль. Понимала ли она, что из-за нее горела Троя, стоило только догадываться.
– Катюха! – заорал, что есть мочи, выбежавший на дорогу несбывшийся кавалер, – Катюха!
Метко брошенная стеклянная бутылка, угодившая ему в голову, заставила забыть об амурных мотивах. Истекающий кровью воин ринулся обратно в битву. Я закрыл окошко и нажал на тревожную кнопку. Дожидаться финала действа не стал и лег спать. «Барбара» на сегодня завершает свою работу.
Под утро кто-то несколько раз стучался, скреб, истошно долбил по металлу окошка, похмельная ломка не сильно лучше героиновой, но мне было плевать, ибо во власти сна происходили действа посерьезнее. Некий любовный треугольник. Я, она и он. Так понимаю, мы были знакомы и ранее. Девочка явно испытывает ко мне какую-то симпатию, я к ней. Мы слегка пьяны. Ее возлюбленный ударил по бутылке сильнее. Он-то спал, то вскакивал и орал, виня нас в грязных совокуплениях за его спиной. Холод меж ними был виден невооруженным глазом, меж нами разгорался огонек, но мы просто играли в «Денди». Во что? Я точно не помню, но помню ее прекрасные манящие глаза и шаловливую руку, что устраивала танцы