– Преступление-то особо тяжкое, – заметила Алена. – Может и в пол-ляма влететь! Вы так уверены, что она невиновна, или есть что-то еще, ради чего вы рискуете деньгами?
– И то, и другое.
– В смысле?
– Ну, я почти уверена, что Устинья говорит правду – либо она прямо-таки великолепная актриса, а это трудно заподозрить в столь юном создании. Кроме того, если ее оправдают, я смогу забабахать иск к «Пугачеффу» за незаконное увольнение… Да, мне нужен еще человек, чтобы пообщаться с соседями Устиньи.
– Зачем? – спросил Иван.
– У нее нет алиби на момент преступления. Устинья снимает квартиру и живет одна. Она говорит, что вечер и ночь того дня провела дома, мучаясь от депрессии.
– Ну, свидетелей ее депрессии мы вряд ли отыщем! – хохотнул Артур Адабашьян.
– Верно, – согласилась Регина, – но кто-то мог видеть, как она входила или выходила, когда вернулась, и так далее.
– Убийство же произошло между одиннадцатью и полуночью, так? – снова подала голос Алена, задумчиво жуя нижнюю губу. Ее круглое, полное личико с россыпью веснушек на курносом носу при этом выражало глубочайшую сосредоточенность.
Регина кивнула.
– А что, интересно, Сугривин делал в такое время в подземном гараже? Ну, допустим, он задержался на работе, но что-то уж больно поздно, не находите?
– Ты права, – сказала Регина. – Я поговорю об этом с его коллегами – может, кто-то из них тоже подзадержался или, по крайней мере, знал о причинах того, что заставило Сугривина просидеть там так долго. А теперь – вон из моего кабинета – мне нужно подготовиться к слушанию!
Все вышли, кроме Мамочки. Она встала, прикрыла дверь и вернулась на диван.
Регина подняла на пожилую женщину вопросительный взгляд.
– Проблемы?
– По-моему, у тебя, – сказала та.
– То есть?
– Почему ты уцепилась за это дело? Оно не типично для тебя, да и барышей больших не сулит. Работа «pro bono» – не твой конек уже лет десять как!
Пожалуй, Регина позабыла о проницательности коллеги – если даже у Алены возникли вопросы, чего уж говорить о Мамочке!
– Поговорим? – спросила между тем женщина. – Дело ведь не в деньгах по гражданскому иску, так?
– Ничего-то от тебя не скроется!
– Знаешь, когда человеку за шестьдесят…
– Ладно-ладно, не дави на жалость – ты еще всем нам фору дашь!
– Так почему? – посерьезнев, снова спросила Мамочка.
– Просто мне кажется, это правильно. Этот гад пытался изнасиловать Устинью, помнишь? А потом ее уволили – за то, что она защищалась!
– Этого мы не знаем, – рассудительно заметила Мамочка. – Это она так говорит.
– Я ей верю. Она сильная и умная, знает, чего хочет…
– То есть она похожа на тебя?
– Не в этом