Я хотел объяснить… сказать какие-то грозные и могучие слова. Встал, произнес «Ыуммм», смутился и сел.
Не знаю, как Глеб, а я свой штраф платить не стал. Порвал квитанцию и никогда о ней не вспоминал. Мы вышли из здания, пожали друг другу руки и поехали отсыпаться. В лужах резвились солнечные зайчики. Зайчиха-мать строго смотрела на них из-за крыш. Рядом с троллейбусной остановкой из мокрого газона торчал черный куст. Как школьница прыщами, куст был усыпан вспухшими почками. Его стволики напоминали похотливо раскинутые ноги.
В воздухе плыл странный, тяжелый аромат. Не знаю, может быть, именно так пахнут сандаловые деревья, которыми славен лежащий на берегу Индийского океана теплый штат Гоа?
История вторая, о моей душечке, пончике и ватрушечке
Лет в пятнадцать у меня была странная фобия. Я боялся, что, когда стану взрослым, на свете не останется музыки, которая мне нравится. Группы распадутся, песни забудутся… жить придется в абсолютно чуждом мире. Ощущение лягушки, которая боится, что пересохнет ее лужа.
В те годы люди еще слушали не радио, а альбомы. Представляете, как давно это было? Я пошел в школу одновременно с выходом секспистолзовского «Never Mind The Bollocks» и закончил ее, когда «Depeche Mode» записали «Black Celebration». Под «Joshua Tree» группы «U2» я попробовал поступить в институт. Когда «The Cure» выпустили «Desintegration», попробовал еще раз. Потом перестал пробовать. До самого «Into The Labyrinth» группы «Dead Can Dance» я просто ухаживал за девушками, пил алкоголь и катался по свету. Иногда очень осторожно употреблял легкие наркотики.
Разумеется, я не любил отечественную музыку. Кто из пижонов моего поколения признался бы, что она вообще существует? Исключения, правда, бывали. Однако радикально ситуация изменилась только нынешним летом.
Лето выдалось жарким. Может быть, самым жарким за столетие. Город пах, как вареная рыба. Продавцы мороженого и холодного пива становились миллионерами в три дня. Тропическое слово «сиеста» наполнялось глубинным смыслом. Человек в пиджаке мог быть только иностранным шпионом. Бездомные псы лежали в высохших лужах и агонизировали. Мужчины ведрами пили пиво… отвратительное, теплое пиво. У кормящих матерей из груди текла сразу простокваша. Кое-кто пробовал ходить босиком даже по Невскому. Я тоже попробовал. Ногу обжег так, что три дня не мог встать с кровати. Трусов летом я не ношу. В транспорте ягодицы намертво прилипали к кипящим кожаным сиденьям. Я навсегда поругался со знакомой девушкой, которая сдуру попробовала на улице взять меня за руку. Секс был невозможен в принципе. Лицом поймав ветерок, хотелось упасть и совершить намаз. Иногда по ночам в небесах что-то рыгало. «Неужели?» – замирали жители тропического города Санкт-Петербурга. Но приходило утро, и ничего не менялось… А еще этим летом