Бахта сварливо закричала на непокорное дитя, грозя пальцем и стараясь успеть договорить, пока та не сбежала:
– Спанта! Ты последняя из нашего рода! Я должна передать тебе свой дар!
– А если будет мальчик?
Не заметив издёвки в её голосе, Бахта обрадовалась возможности поторговаться:
– Пусть – мальчик! Но род наш должен продолжиться!
Увы, все уговоры – тщетны. Перед выходом из палатки Спанта не оборачиваясь сурово и твёрдо кивнула:
– Я это помню.
Девушка почти было вышла, но голос жрицы, уже другой: властный и жёсткий – остановил её:
– А не забыла ли ты о подношении богам, сарматка?
Спанта поспешно вернулась и с виноватой покорностью склонила голову:
– Прости меня, жрица. Скажи: какой жертвы хотят боги?
Поразмыслив немного, Бахта произнесла:
– Боги не хотят, чтобы ты отняла жизнь. Они хотят, чтобы ты подарила её.
– Но…
– Понимай как хочешь, Спанта. Удачной дороги.
И жрица устало села, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.
Девушка хотела было ещё что-то сказать, но только скрипнула зубами и выбежала из палатки.
Оставшись одна, Бахта тихонько вздохнула, в задумчивости разглаживая на коленях халат.
Сейчас она была похожа не на величественную жрицу, а на простую старенькую, уставшую от забот долгой жизни бабушку, с печальным морщинистым лицом.
…Спанта с наслаждением вынырнула из темноты кочевой палатки в яркий солнечный день, наполненный щебетом птиц и конским ржанием. Вместе с тявканьем собак и протяжным мычанием коров они сливались в привычный голос кочевого лагеря.
Девушка окунула лицо в чан с водой, стоящий у порога – после такого разговора неплохо бы хорошенько освежиться!
Когда Спанта, отфыркиваясь, подняла голову, рядом уже стоял, выжидающе глядя на неё, Фарзой.
Её отец был ещё не стар. Седина выбелила лишь часть его волос, отчего они были похожи на серебристо-серую волчью шерсть. Борода вождя – той же волчьей масти. Густые тёмные брови тяжело нависали над голубыми, как у дочери, глазами – только чуть поблёкшими от времени.
Фарзой был коренаст и, как большинство кочевников, кривоног. К правой его ноге поверх штанов двумя ремешками были прикреплены ножны, из которых виднелась богато украшенная рукоять длинного ножа. Шею сармата украшала массивная золотая гривна с грифонами на концах (любовь к грифонам, очевидно, была у них семейной чертой).
Кто-то окликнул его, но Фарзой только отмахнулся и весь превратился в слух.
– Что она говорила?
– Как всегда.
Отец понимающе кивнул и осторожно спросил:
– И что ты ответила?
– Как всегда, – с упрямым вызовом буркнула Спанта, усаживаясь на смирно ожидающую её молоденькую пегую кобылку.
Фарзой вскочил в седло явно расстроенным.
Но